Человек с двойным дном
Шрифт:
– Олег Харитонович?
– Так точно! Я под его началом в Питере служил. Он потом, когда в Москву перевелся, и меня перетянул. Как раз эту группу набирал. Государственные деньги искали. Пропавшие из бюджета. То есть не из бюджета, а из президентского фонда. Двадцать пять миллиардов испарились, будто их и не было.
– Рублей?
– Долларов.
– Ого!
– Фонд был секретный, – сказал Корнышев. – О нем никто не знал. Ну и, когда власть в стране менялась, от одного президента к другому это фонд не перешел. Ядерный чемоданчик передали, кабинет в Кремле – тоже. А деньги эти – будто бы забыли. Расчет там был на то, как я понимаю, что в курсе происходящего всего несколько человек. И если их ликвидировать, тогда концы в воду. Потому что документооборот почти не вели, а существующие важные бумаги были рассеяны по всему миру. Основная информация о том, как этот фонд работает, как устроена система – эта информация хранилась в головах. Нет голов – нет информации. И головы полетели. Мы, когда приступили к поискам, столкнулись с тем, что нет ключевых свидетелей. Тот на рыбалке утонул, этому операцию на сердце неудачно сделали… Одного так вообще в тюрьме нашли. Он там отбывал пожизненное заключение за двойное убийство, которое не совершал, и был просто овощ.
Костомаров вопросительно посмотрел на собеседника.
– Крыша у него поехала, – пояснил Корнышев. – Он содержался в камере под чужой фамилией и искренне верил в то, что он тот самый убийца и есть. И себя прежним, тем человеком, который ворочал миллиардами, он так и не вспомнил. Умер в неведении. Но нам этот человек все-таки помог. Он был как ключик, который открыл черный ящик. Мы нащупали те нити, за которые надо потянуть. И как только мы догадались, где искать пропавшие деньги, – нас стали убивать. Отстреливать.
– Это тогда и погиб Калюжный?
– Да.
– А ты как уцелел?
– Меня вывезли из России.
– Прятался?
– Да.
– Деньги, значит, не нашлись?
– Нашлись, насколько мне известно.
– Ну так и живи спокойно, – сказал Пал Палыч. – Теперь кому ты можешь мешать?
– Я не знаю.
– Так и живи спокойно! – повторил Костомаров. – Ты никому не нужен. Это у тебя фобия.
– Хороша фобия! – невесело усмехнулся Корнышев. – Меня пытались захватить. Совсем недавно.
– Кто?
– Я не знаю.
– ФСБ?
– Нет, точно не они.
– А ФСБ при чем? Ты говорил, что бегаешь от ФСБ.
– ФСБ обеспечивает мое прикрытие. Вроде бы охраняет. Но на самом деле, как мне кажется, у них какая-то своя игра. Там такая шахматная партия, что только гроссмейстеры могут разобраться.
– А ты – не гроссмейстер, – понимающе сказал Костомаров.
– Не гроссмейстер, – самокритично признал Корнышев. – Но я быстро учусь. Я прилежный ученик. Потому что хочется выжить.
Костомаров задумался. Он так и не притронулся к воде, которую ему давным-давно принес официант.
– Теперь диспозиция мне ясна, – сказал Пал Палыч. – Оставайся здесь. Я пришлю за тобой человека.
Он ушел, ничего не объяснив и не попрощавшись. Озадаченный Корнышев смог, наконец, вернуться к своей окрошке. Но та ему уже не казалась вкусной. Он погонял ложкой содержимое тарелки, а тут за ним на электромобиле и гонец прикатил.
Корнышев сел в электромобиль. Поехали. Корнышев недолго терзался неизвестностью. Приехали к воротам практически одновременно с Костомаровым. Тот привез Ныркова. Сам был за рулем. Большую честь оказал гостю.
– Выпусти их! – отрывисто приказал Костомаров охраннику с автоматом.
Он был мрачен и, похоже, зол.
Автоматчик поспешно распахнул массивную дверь.
– Пал Палыч! Вы чего?! Зачем?! – ужаснулся Нырков.
– Вон!
Костомаров резко вскинул руку, указывая направление. Это было изгнание из рая. Автоматчик демонстративно снял автомат с плеча. И на шум из помещения охраны вышли еще двое. Церемониться не будут.
– Пал Палыч! – запаниковал Нырков. – Левочкин же обещал! Говорил, что, если мне когда придется туго…
– Послушай меня, – едва слышно произнес Костомаров, и Нырков мгновенно захлебнулся. – Я стою перед выбором: сдать вас в ФСБ, от которой бегает твой друг, или сделать вид, что вас тут не было, и дать вам возможность уйти. Я выбираю второй вариант. Что уже огромная услуга, как ты понимаешь. Это все, что мы для вас можем сделать.
Корнышев трезво оценивал происходящее. И первым вышел с территории поместья. А Нырков еще на что-то надеялся.
– Меня же сгноят, Пал Палыч! – умоляюще заглядывал он в глаза Костомарову. – Я же пропаду! Ну сообщите Левочкину! Он же обещал!
Костомаров развернулся и направился к электромобилю. Понятливые охранники тотчас же скрутили Ныркова и вышвырнули в проем двери. Нырков упал, тут же вскочил, бросился назад, но дверь уже с лязгом захлопнулась. Нырков замолотил в дверь кулаками.
– Оружие отдайте, сволочи! Мой табельный пистолет! Я – офицер ФСБ! Ответите по статье!
Ему никто не отвечал. Будто никого и не было за дверью. Нырков пнул дверь ногой. И на это тоже никто не отреагировал.
Нырков сел на асфальт. Он был похож на погорельца, обнаружившего, что теперь у него нет ничего: ни дома, ни денег, ни документов. И будущего тоже нет.
Приоткрылась на мгновение дверь, из-за нее выбросили кобуру с пистолетом, дверь снова захлопнулась. Нырков с готовностью схватился за оружие, но пистолет, как оказалось, был разряжен.
– Суки! – в отчаянии произнес Нырков.
Будь у него патроны, он вряд ли отправился бы стрелять в своих обидчиков. Он пустил бы себе пулю в лоб. Так показалось Корнышеву.
Изгнанники стояли в нерешительности, не смея сделать первый шаг. Перед ними была дорога, петлявшая по «каньону» – тому самому, который образовывали два высоких непреодолимых забора. Дорога выводила их к Рублевке. А если разобраться – то возвращала их в прежнюю жизнь, полную опасностей.
Еще вчера казалось, что их проблемы остались в прошлом. Что жизнь начинается с чистого листа. Иллюзии долго не продлились.
– Здесь оставаться нельзя, – повел взглядом вокруг Корнышев. – Сдадут с потрохами.
– Пусть попробуют! – озлобился Нырков.
– Вызовут милицию, – пожал плечами Корнышев. – Сообщат, что какие-то подозрительные типы шастают под воротами. Милиция среагирует мгновенно. Все-таки Рублевка.
Святослав пошел по дороге. Нырков упрямился недолго. Нагнал Корнышева. Шли молча, думая вроде бы каждый о своем. Но размышления у них были на удивление похожими.