Человек с яйцом. Жизнь и мнения Александра Проханова
Шрифт:
Газета начинает гаснуть. В первых номерах еще чувствуется послештормовое напряжение, особенно на полосах «Россия, кровью умытая», где публикуются фотографии жертв и палачей, свидетельства тех, кто пережил бойню на ул. Королева. Любопытство вызывает информация об участии в октябрьских событиях подразделения израильской разведки «Бейтар», в которой, впрочем, больше сенсационности, чем убедительности. А затем в каждом номере плещутся водянистые, не меньше полосы с лишним каждое, интервью Проханова с белодомовскими вождями; везде Проханов выкрикивает страстные монологи о мучениках октября, а Руцкой, Хасбулатов, Баркашов, Анпилов, Варенников, Ачалов вяло бубнят про банду-ельцина-под-суд. Тем временем был избран новый парламент, с полномочиями существенно ниже, чем до октября 1993-го; принята новая — ельцинская — конституция. Политическая,
Под Новый, 1994-й, год, ностальгируя, можно предположить, по трехдневному октябрьскому сидению («наблюдали странную картину личутинского жития»), он снова приезжает к Личутину. На этот раз уже без коллег, с женой, на новой машине. Там происходит курьезная, совершенно рождественская история про дружбу двух мужчин, которым пришлось жить в эпоху перемен.
Еще в начале 93-го года Личутин, «хлебнувший всю бедность, всю нищету обвалившегося писательского сообщества, исчезновение гонораров, печатания», попросил Проханова (по словам последнего, «попросил нас»), «чтобы мы, редакция, дали ему денег и он купил бы поросенка, вырастил его, а расплатился бы с нами свининой. И мы пошли на это, исходя, конечно, не из коммерческих, а из товарищеских соображений, помогли ему».
Сам Личутин подробно рассказывает об этом эпизоде в знаменитой колонке, начинавшейся с фразы «У русских странное отношение к свинье…»: «Помню, на дворе стоял девяносто третий год. Ельцин безумно растрясал Россию, отдан страну на разграбление своим слугам (чужого-то не жалко), а в это время народ выживал, как мог. Вот и я вдруг решил завести порося. Чем кормить? — не думал тогда. Поступил по пословице: „Бог не выдаст, свинья не съест“. Друг Проханов отслоил деньжонок, и вот мы с соседом Сергунькой в середине июня поехали из деревни на станцию и купили двух сосунцов».
Дальше вновь предоставим слово бенефактору: «Он купил поросенка и его растил. И поскольку Личутин не является деревенским человеком, он все-таки рос в северном городке Мезень, и вся его деревенская сноровка скорее академическая, историческая, живет как пишет скорее Балашов, а Личутин, он все-таки не воспроизводил в своем укладе и быте XVIII век, просто он любил деревню… там был огород… он этого поросенка, во-первых, держал на улице, а не в тепле, а свиньи любят все-таки тепло, а потом из-за экономии он кормил его грибами, которые отыскивал в лесу. И в результате этот поросенок не прибавлял в весе, он оставался таким же маленьким, тощим, и покрылся дикой, свирепой шерстью. Он настолько одичал и озверел от голода и холода, что у него возник такой страшный и хрипящий, воющий такой звук. Он не хрюкал, как все свинки — „хрю-хрю“, а выл страшно, таким заповедным криком, ночами. И было ощущение, что на этот вой со всего леса сбегались волки и тоже отвечали ему с околицы, и вся деревня немела, слушая эти странные жуткие крики. Да, душа неизъяснимая и крики непередаваемые этого зверя, мы забавлялись этим обстоятельством. И когда настала пора его все-таки заколоть, он дал нам кости, какие-то копыта от поросенка».
Итак, если верить свидетельству Проханова, получается, что редакция «Завтра» выдала Личутину кредит на приобретение скотины, а тот, не обладая должными фермерскими навыками, расплатился продуктом, ценность которого не соответствовала обещанной, в чем и убедился коллектив.
Версия Личутина коренным образом отличается от прохановской. По его словам, тот дал ему денег на приобретение подсвинка. Кормили его, да, грибами, но «варили два ведерных чугуна в день. Кушанье беззатейное, но столько микроэлементов, витаминов в нем…» Уговор был таков: «четвертина свиньи ему». Действительно, негусто — 25 % от тощего зверька. Личутин, однако ж, описывает размеры своего питомца совсем в других терминах: «А большая
«Боровок» стал главным украшением новогоднего стола, «мы его благополучно съели», но, как и было уговорено, дорогому гостю была зарезервирована ляжка поросенка — килограммов 10–15, по уверению Личутина.
Дальше произошло следующее. Проханов положил ляжку в багажник, но не проверил герметичность канистры с бензином, стоявшей бок о бок с мясным деликатесом. В дороге канистра упала, и ляжка облилась бензином, «Люся (жена Проханова) очень переживала», особенно настаивает Личутин.
На мою просьбу прокомментировать личутинскую версию инцидента, «ногу-то загубили!», Проханов отделывается общими словами:
— Сколько свидетелей Троянской войны, столько и Илиад. Я думаю, правда не в правде, а в вымысле. Что, Личутин признался бы, что он из добротной элитной свиньи вырастил какого-то кобеля?
— Это скорее вы бы не признались, что полили ее бензином.
— Да ее нельзя было есть, не полив бензином. Это было единственным способом придать ему хоть какой-то вкус мяса.
— Еще он говорит, что худым этот поросенок был потому, что это вы не давали ему денег на комбикорм.
— Конечно, я должен был давать ему денег на свинью, на комбикорм и на то, чтобы он от несварения желудка лечился!
На протяжении всех наших бесед я пытался подловить Проханова на какой-либо неточности и, пожалуй, единственный раз, когда мне это безусловно удалось, — это в эпизоде с личутинской свиньей. Впрочем, даже и сам хозяин животного, рассказывая мне о случившемся, охарактеризовал ситуацию как «наполненную особым смыслом и мистикой».
Глава 17
Наступающий 1995 год Проханов встречает в кругу семьи, в квартире на Тверской. В елочных шарах отражается стол с нарезками и расплющенные лица телеаналитиков, которые наперебой подводят итоги года и особенно радуются тому, что коммунисты, наконец, цивилизовались и стали более или менее «системной оппозицией». По одному из федеральных каналов показывают Новый год в ЦДЛ: там, по уверению Проханова, собрался весь литературно-политический бомонд, в его терминологии, «мелкая гнусь», которая шокировала пристрастного зрителя тем, что «ходила от стола к столу, пила, веселилась, непрерывно рассказывала пошлые еврейские анекдоты — что-то непристойное, связанное с совокуплением».
Ровно в этот момент 81-й Самарский полк и Моздокская танковая бригада входят в столицу Чеченской Республики, город Грозный, и, закупоренные в районе площади Минутка, попадают под шквальный огонь гранатометчиков Масхадова. Это было начало первой чеченской войны.
Проханов относился к тем немногим, которые были неплохо осведомлены о том, что происходило в Чечне после распада СССР. Телескопы «Дня», — который после октября 1993-го назывался «Завтра», — непрерывно наблюдали за республикой, к середине 90-х уже практически другой планетой, и у главного редактора было предчувствие, что там все может кончиться хуже, чем в других конфликтных областях бывшего СССР: может быть, оно возникло по литературным мотивам, в связи с давним приставкинским романом «Ночевала тучка золотая», подозрительным тем, что стране косвенным образом вменялся некий долг, который вроде как должен был быть оплачен. В газете выступали Хасбулатов, Автурханов, представители антидудаевской оппозиции, сам Дудаев — но то не было сенсационным «интервью с бин Ладеном»: Дудаева, в пилотке, и даже жегловской кожаной шляпе, печатала «Литературка» и показывало НТВ.