Человек с железным оленем
Шрифт:
В первый раз Травин увидел сибирское озеро-море год с небольшим назад из окна поезда "Москва-Владивосток". И не только увидел. На одной из прибрежных станций Глеб, несмотря на осеннюю пору, попробовал искупаться. Тогда на Байкале гуляли волны, он властно ревел и швырял чуть ли не под колеса острые языки пены. Когда Глеб кинулся в клокотавший накат прибоя, то испытал чувство охотника, встретившего могучего, дотоле неизвестного зверя: и любопытно, и жутковато, и хочется немедля помериться силами…
А сейчас Байкал послушно подставил свою, закованную в ледяной панцырь, грудь: мол, пользуйся мной как мостом. Глеб и воспользовался, прочертил через озеро тонкую ниточку велосипедного следа. Только все равно мало нового узнал он о "славном море"…
На ночлег спортсмен остановился на Байкальской озерной научной станции. Сотрудник ее — близорукий толстяк, был влюблен в свое озеро.
– Наша станция очень молода, — рассказывал он вечером за чаем. — Открылась только в прошлом году. Теперь музей создадим… Байкал заслуживает собственного научно-исследовательского института. Озеро-загадка. Амплитуда споров о его прошлом колеблется так: одни говорят — озеру семьдесят миллионов лет, а другие — двести миллионов… Пять тысяч видов животных и рыб, причем, многие обнаружены только в Байкале и больше нигде. В общем — самое глубокое в мире, самое богатое живыми организмами, самое чистое, самое загадочное…
– А что это за причалы с арками на берегу? — спросил Глеб.
– Это тоже байкальская эпопея. До того, как были сооружены туннели, транссибирская магистраль прерывалась в Листвянке. Поезда отсюда перевозились на другую сторону на пароме, или правильнее, на ледоколе с рельсовыми путями. Два с половиной часа — и поезд на той стороне, на станции Танхой. Но ледокол во время войны сгорел, а береговые сооружения стоят, вроде памятника…
– Слушайте, а как бы вы посмотрели на такое: объехать на велосипеде весь бассейн вашего озера. Здорово?
– Еще бы! — научный работник от волнения снял очки и начал покусывать дужки. — Еще бы. Триста рек в него впадают и только одна вытекает — Ангара. И озеро, ничего, справляется с такой бухгалтерией, балансирует… Так, как вы сказали, объехать весь бассейн и со всеми реками, очевидно? Чудесно… Только на это не хватит жизни.
***
Если развернуть белоснежную ленту зимней дороги от Иркутска до Красноярска, вьющуюся бесчисленными петлями по обеим сторонам железнодорожной магистрали и еще раз обвитую лентой сплошной тайги, а затем прокрутить ее через киноаппарат, то увидим довольно однообразные кадры — тайга…
Передо мной старые потертые негативы фотоаппарата "Кодак". Снимки делал сам путешественник. На них заломы и мари, непроходимые чащи. А вот вид тайги с вершины горы — бескрайнее море, зеленое и зимой, дышащее морозным здоровьем и солнцем.
И в самом деле, никаких простуд, хоть мерзнуть приходится часто. Суровые, сдержанные люди, деревни в одну улицу, протянувшуюся на версту, ругань — "язви тебя в душу", дома из бревен толщиной в обхват, с белеными горницами, в которых не найдешь пылинки. Никаких фруктовых садов, зато зимняя ягода облепиха, зато сладкая сытная калина, зато медовое сусло, приправленное сухой клубникой. И не всегда в доме богато, не всегда половики шерстяные, а скатерти гарусные, но всегда в любом доме рады гостю… И такова она, неразговорчивая, работящая, хлебосольная коренная Сибирь от Иркутска до самого Приуралья.
Дорога то раскатанная, гладкая и блестящая, то просто колея, пробитая парой полозьев. Если буран — то и последний след теряется. Кое-где дорога перебита снежными увалами, гряды их идут на десятки километров. Едешь, как по волнам, ныряя из ложбины в ложбину. Разбег рассчитывай так, чтобы инерции хватило перелететь через следующий намет. А по обе стороны — обрывы. И тормоза на таком зеркале не помогут…
Разгон, взлет. Переднее колесо уже перевалило крутой гребень. Сейчас начнется спуск по заледенелому склону. И вдруг Травин увидел золотистый ствол кедра, лежащего поперек колеи!..
Удивительная вещь — самообладание перед опасностью. Когда ее видишь за версту, то столько колебаний смущает твою волю. Но вот она неожиданно выпрыгнула перед лицом — и достаточно мгновения, чтобы принять самое точное решение…
Глебу легче удариться самому, чем разбить велосипед. Он рванул руль и перед самым деревом загремел вместе с машиной под откос. Обрыв не столь уж велик, но когда каждый метр замеряешь синяками да шишками, расстояние как-то невольно увеличивается… Спортсмен несколько раз перевернулся, прежде чем ухватился за какое-то деревцо.
И первая мысль: велосипед цел? Цел, вот он, торчит наверху в сугробе… Что ж, будем выбираться потихоньку.
Цепляясь расцарапанными в кровь руками за голые ветки тальника, Глеб стал карабкаться на дорогу. Но что это?
Я страдала, страданула
И еще раз страдану,
А кулацкое отродье
По макушке садану, —
пел молодой звонкий голос. Послышался отчетливый скрип саней.
– Но-о! — раздалось совсем рядом. Из-за поворота вынырнула кошева.
– Куда спешите? — окликнул он сидящую спиной к лошади возницу.
– Уф. Вот напугал, — поднялась в санях закутанная по самые глаза в суконную шаль женская фигура. — Ты… вы кто? — повернулась говорившая, увидев странно одетого человека. — Эй, ты, в подштанниках, кто такой, говорю? — резко повторила она вопрос, хватая — од ног ружье.
– Положите, девушка, оружие, кулацкое отродье мне тоже не по нутру. Лучше подумаем, как вам через завал переправиться.
– Тоже завал! — и, спрыгнув с саней, возница обошла дерево. Заметив ободранный велосипед, она уже дружелюбно сказала:
– Сам-то хорош, воткнулся, поди, в комель, — и принялась распрягать лошадь.
– Вам помочь?
– Ишь, словно на танцах, спрашивает.
Наломав хвои, сделали своеобразный помост. Глеб взял за оглобли сани и перетолкнул их через ствол.
– Здоровый, — похвалила девушка. — А ты все-таки кто такой?.. Физкультурник?!.. Едешь с Камчатки через весь СССР?! Ой, интересно. Заедем к нам. Комсомольцев соберу. Клуб у нас большой, в церкви открыли.