Человек со звезды

Абрамов Сергей Александрович

Ах, умная девочка Наташа, взрослая мудрая девочка!.. И все же не могла она понять то, что мог понять Александр Павлович. Или иначе: хотел поверить, что понял.

– А с чего ты взяла, что я уйду? – спросил и сам себя одернул: ты же хотел быть честным. Так будь! – Нет, подожди. Наташа! Ты умная девочка… – Он встал и заходил туда-сюда вдоль скамейки. Наташа по-прежнему на него не смотрела: вроде бы разглядывала малышей. Она не хныкала, ничего не просила, и от ее каменного молчания Александру Павловичу было еще труднее. – Поверь, мама уже не станет прежней, не сможет, она нашла в себе себя. – Он говорил с Наташей как со взрослой, уверенный, что ей все ясно. – Это главное:

найти в себе себя, а мама очень долго не хотела ничего искать, ее вполне устраивало все, что происходит. А теперь, ты права, она изменилась. Может быть, чуть-чуть, всего самую малость, но ведь надо сделать только первый шаг… – Странно, но он говорил не о Валерии. Вернее, не только о Валерии – вообще о женщинах. И плевать ему было на то, что слушательнице десять лет от роду. Главное: она слушала. И похоже, верила, как он и просил. – Самое трудное – сделать первый шаг, но после уже невозможно остановиться: это как снежный ком. Но страшно другое: никто не хочет делать первого шага. Никто! Все кругом говорят: надо, надо, иначе беда, а от разговоров – ни на шаг, прости за каламбур. А Валерия сделала… И это не кто-нибудь, а твоя мама! Ты же знаешь, как она ценит свою разлюбезную независимость, как она трясется над ней. И тебя тому же учит… Ты другая… К счастью…

– Вы уйдете… – упрямо повторила Наташа.

– Ну при чем здесь я? – почти кричал Александр Павлович. – Я – ничто, никто, я для нее – трамплин, рогатка, катапульта: называй как хочешь. С меня только началось. Понимаешь: на-ча-лось! А дальше я не нужен! Ну, был бы другой, не я – все равно началось бы…

– Другой не мог. Никто не мог. А вы смогли…

И тогда Александр Павлович – кто, кто его за руку дернул?! – решился. Выхватил из кармана «портсигар», нажал кнопку: тускло зажглось круглое выпуклое окошко на серебряном, с чернью, антикварном боку приборчика.

– Смотри, Наташа…

– Что это?

– Помнишь то чудо в цирке?

– Когда зал ожил?

– Да-да! Там был прибор «короля магов». А этот – мой. И я его сделал для того, чтобы мама стала другой. Сам сделал!

Наташа протянула руку к «портсигару», осторожно взяла его. Нелепо, не к месту, но Александр Павлович вспомнил цитатку: «берет как бомбу, берет как ежа, как бритву обоюдоострую…» К случаю цитатка подходила…

– Фонарик?

– Он только похож на фонарик. Но когда я включал его, мама становилась такой, как я хотел… – Он добавил: – Как ты хотела.

– И это – все?! – В Наташином голосе был ужас.

– Все! Все! – Александр Павлович испытывал странное, болезненное облегчение: выговорился, ничего не скрыл. Нет больше проблемы!..

– Включить… – Наташа как завороженная смотрела на желтый глазок «портсигара».

– Да! Забери его. Насовсем. Держи у себя. Никому не показывай. Он твой. Только твой. Захочешь – включишь.

– А по какому принципу он работает?

Как ни был взволнован, а все ж отметил: мамина дочка, четких объяснений требует. А в цирке-то не требовала, на веру приняла…

– Какая тебе разница? Работает и работает. Ты как мама… Не открывай, не надо: другого я сделать не смогу. Знаешь: это было у меня как наитие. Чудо, если хочешь… Вдруг осознал: требуется чудо, – он невольно повторил слова Гранта, – и я его сотворил.

– А если сломается?

– Он никогда не сломается, не беспокойся…

Александр Павлович наклонился и легко-легко, чуть прикоснувшись губами, поцеловал Наташу в щеку. Щека была теплой и все же мокрой: и не хотела, а видно, поплакала девочка, только незаметно, Александр Павлович ничего не углядел.

– Прощай! – И он, не оглядываясь, боясь, что Наташа окликнет его, побежал через двор, выскочил из ворот на улицу, увидел зеленый огонек: – Такси! – хлопнул дверцей: – На Войковскую, к плотине…

Закрыл глаза. Сердце стучало как бешеное: вот-вот выскочит. И никогда, никогда еще не было ему так больно и скверно. Никогда в жизни он не мучился так оттого, что всего-навсего – ну пустяк же, привычное дело! обманул женщину.

7

Но боль прошла, потому что никогда ничего у Александра Павловича долго не болело. Разве что поясница: но это профессиональный недуг, результат цирковых сквозняков; да кстати, он, этот недуг, о себе тоже давно не напоминал.

А если что и осталось, так ощущение брезгливого недовольства самим собой: разнюнился, как юнец. Решено, эмоции побоку. Стоит вспомнить к случаю недавние слова Валерии о том, что у нее эмоций и неприятностей на службе – во как хватает! У Александра Павловича – тоже, и лишние, «сердечные» – совсем ни к чему.

А девочку он успокоил, дал ей могучую техническую игрушку – пусть сама пользуется. Александр Павлович в этих играх больше не участвует: слишком далеко, кажется, дело зашло…

И все было бы распрекрасно – не в первый раз Александр Павлович с дамами сердца, как говорится, «завязывал», оставаясь с ними между тем в наидобрейших дружеских отношениях: гордился он этим своим дипломатическим свойством, но ближе к вечеру, когда Александр Павлович отдыхал, морально готовясь к нудному ночному прогону, явилась Валерия. Явилась без звонка, как ни в чем не бывало, ничему не удивляясь. Только спросила:

– Куда ты исчез?

Александр Павлович неожиданных визитов не любил, вообще сюрпризов не терпел, считал, что лишь тот сюрприз хорош, о котором заранее известно. Но виду не подал, усадил Валерию в кресло, кофе принес: как раз перед ее приходом заварил.

– Дела, Лер… До премьеры времени – с гулькин нос. И ничего не готово, хоть плачь.

– Плачешь?

– Рыдаю.

– Могу платочек ссудить.

– Давно запасся…

Александр Павлович прекрасно понимал, что бессмысленный этот разговор всего лишь прелюдия к чему-то более серьезному, ради чего и пришла Валерия, пришла, не позвонив, не сговорившись заранее, как всегда у них делалось, потому что, вестимо дело, уяснила: позвони она – и Александр Павлович тысячу причин найдет, чтобы встреча не состоялась. Умная женщина, дочь – в нее…

Валерия и вправду была умной: долго кота за хвост не тянула, если поговоркой воспользоваться.

– Слушай, Сашенька, ты меня совсем дурой считаешь?

– С чего ты взяла?

– Ты ведь не случайно исчез, так?.. Только не ври мне, пожалуйста, я же не школьница с косичками.

– Насчет косичек – эт-то точно… – Александр Павлович неторопливо поставил чашку на стол с колесиками, на котором из кухни кофе прикатил, быстро прикинул про себя: врать или не врать? Как и утром, решил не врать. – Ты права, Лер, не случайно.

– Значит, все?

Вот чего Александр Павлович от нее не ожидал, так это внезапной страсти к выяснению отношений. Хотя если иметь в виду влияние «портсигара»…

– Лера, я ведь не считаю тебя дурой, ты знаешь… Хочешь, я напомню тебе твои слова – тогда, в машине?

– Значит, все-таки обиделся…

– Не обиделся, а принял к сведению. И понял, что ты права. Воздушные замки – сооружения непрочные и громоздкие. Жить в них нельзя. Еще раз повторю: ты очень права. Я готов подписаться под каждым твоим словом, сказанным в тот вечер. И тем более не понимаю: с чего ты решила выяснять отношения? Это же не в твоем стиле…