Человек со звезды
Шрифт:
– Еще чуть-чуть, Свен, и я поверю, что вы – инопланетянин.
Ничего себе комплиментик, а?.. Но для Свена, который с прошлого вечера из роли пришельца не вылезал, жил в ней по единственной в мире системе К. С. Станиславского, а единственный же в мире зритель ему: «Не верю! Не верю!» – для Свена такой комплимент должен был бальзамом на душу пролиться.
Но он не пролился. Свен с достоинством кивнул и подтвердил:
– Еще немного, и вы поверите. Так. Но это не значит, что я выиграл пари.
– Выиграли, – без всякой обиды согласилась Зойка. – Чем могу, сэр?
Весьма любопытны Зойкины перескоки с «вы» на «ты» и обратно. Ничем внешне не мотивированные, они тем не менее отражали на текущий (откуда и куда? из прошлого в будущее, как положено, или куда-то вбок, если предположить причуды нуль-транспортировки?) момент Зойкины высокие чувства. «Ты» – это гамма от презрительного неуважения, взгляда свысока, похлопывания по плечу до восхищенного дружелюбия, лихого панибратства, замешенного на откровенной приязни. «Вы» – это отчужденность, холодность, безразличие и – одновременно – настороженность, кошачья опасливость и, к слову, тоже неуважение и пренебрежительность.
Сейчас в ее «вы» наличествовали:
во-первых, легкая обида, поскольку Свен принял как должное ее восхищенное удивление на «ты»;
во-вторых, столь же легкое раздражение, рожденное от ослиного упрямства Свена, не разбавленного ни крохой земного юмора: инопланетянин, инопланетянин, сто раз инопланетянин;
в-третьих, напряженное ожидание: что он потребует взамен? не душу ли Зойкину шибко бессмертную?
Да, конечно, еще и страх – в-четвертых.
Все-таки был он, имел незаконное место – подспудно-необъяснимый страх перед Чудом, которое произошло на глазах и которое трудно оприходовать по научному ведомству.
Если про телепатию Зойке, повторим, случалось не раз читать даже в солидных изданиях, то прорицательство теми же солидными изданиями начисто отметалось. А тут – налицо. А может – не налицо? Может, тайно позвонил он домой директору и заму, пока по утрянке «Липтон» дул? Позвонил, выяснил все про их здоровье, вернее, про нездоровье, а Зойке выдал как откровение?
Как бы было славно, коль было бы так, та-ра-рара главной па-ра-ра-атак! Еще стихи.
– Чем могу? – повторила она. – Помнится, я не должна мешать. Хотелось бы знать – чему?
– Узнаете, узнаете, – рассеянно заметил Свен.
Он, казалось, был уже совсем в другом месте, он, казалось, куда-то нуль-транспортировался, но взял Зойку за руку, но сжал легонько, и – вот оно, чудо! – Зойке было приятно его прикосновение. Да и не виделся он ей сейчас психом ненормальным, а наоборот, виделся он ей сейчас мужиком в деле: собранный, готовый, целе – куда? – устремленный, даже красивый, черт вас всех подери!
– Вот что, Зоя, мне нужны сведения.
– Какие? – опала Зойка. – У меня нет сведений, я не знаю никаких сведений.
– Есть. Знаете. Где ваш кабинет?
– Внизу.
– Пошли.
И повел он ее так точно, будто сто раз ходил этой дорогой. Телепат, чему удивляться… И Зойка собачонкой семенила за ним, шла завороженно, как детишки за крысоловом, и лишь одна дурная мысль вилась в ее замороченной голове: какие сведения? если секретные, если план коммуникаций, если численность сотрудников кагэбэ – фиг ему! грудью заслоню, но не сдамся! И фоном: откуда в ее задрипанном отеле секреты? что он имеет в виду?..
Что он имеет в виду, объяснилось быстро и к облегчению Зойки. Прошли по холлу под снайперским обстрелом со всех сторон: кто это, кто это с гордой Зоей Александровной, кто? уж не хахаль ли залетный, тайный? – нырнули в крохотный кабинетик, где еле умещался стол, два стула и непременный несгораемый шкаф. Сели друг против друга.
– Время дорого, – начал Свен. – Ответьте мне: сколько в отеле постояльцев?
– На сегодня… – она придвинула к себе утреннюю сводку, положенную на стол старшей дежурной, – шестьсот сорок шесть.
– Многовато.
Как будто Зойка виновата, что много, что перенаселен отель! Она в ответ и укусила:
– Никого выселить не могу. Даже для вас.
Опять юмора не понял. Зачастил:
– Что вы, что вы, я не о том. Просто, чем больше индивидуумов входит в рабочее пространство, тем сложнее контролировать их стабильность. Это мои заботы, пусть вас они не волнуют.
– Они и не волнуют.
– А персонала сколько? – продолжал допрос Свен.
– Точно не скажу. Кто-то на бюллетене, кто-то в отпуске… Узнать? – потянулась к телефону.
– Приблизительно.
– Человек сто, наверное… А вообще-то больше. У нас посменная работа.
– Я понял… Этажей?
– Двенадцать.
– Комнат?
– Номеров? Четыреста. Есть еще кабинеты персонала, два ресторанных зала, бар, парикмахерская, три магазина… Что-то забыла, наверно…
Допрос одновременно нравился ей и раздражал, раздражал, потому что время – дорого, потому что девицы в регистратуре заждались, потому что Демьяновна с минуты на минуту начнет сваливать на нее всех посетителей, все звонки директору и заму, а тут сиди и отвечай – сколько в отеле сортиров, блин! Но и нравился, нравился, потому что оттягивал момент старта, после которого уже не остановиться, не продохнуть, так и вертеться до ночи. И еще – любопытно, что задумал Свен. После телепатии и ясновидения ожидать можно разное, можно всякое, можно эдакое.
Все-таки за кого она держала Свена?
Ну началось все из чистого альтруизма, ну подобрала страдальца, как подобрала бы подбитую кошку, как подбирала их многажды, как нудно пристраивала их в хорошие руки. А окажись Свен нормальным советским мужиком без шестых, десятых, двадцать третьих чувств, может, и случилось бы промеж ними Нечто с большой буквы на малый срок, на всю командировку Свена, на все тринадцать часов с копейками. Да-а, для лирики – мизер неловленный, как утверждают мастера отечественного префа… Бог с ней, с лирикой, перебьемся, но, не будь Свен таким однообразным, таким скучным, таким занудным, мог бы возникнуть простой человеческий контакт, а он не возник, не проклюнулся сквозь скорлупку отчужденности, потому что Свен начал раздражать Зойку с первых минут знакомства и раздражал до сей поры.