Человек среди учений
Шрифт:
Действительно, представим себе, что под именем "литература" воцарилось сплошное литературоведение. Что вместо музыкантов на всех лучших сценах выступают музыковеды. Что в художественных галереях выставлены не картины и скульптуры, а трактаты искусствоведов…
Уподобляя философию науке, философоведение не в силах воссоздать то игровое поле познавательного азарта, которое является естественной средой обитания научной мысли. Ведь у науки и у философии совершенно разные побудительные мотивы и вытекающие из них задачи.
Хуже всего, что страсть философоведения к научности влияет и на подлинных философов. Нередко они перенимают наукообразный стиль, к которому склонны философоведы, усваивая его как некую необходимую академическую традицию.
Достаточно сравнить, к примеру, какой свежестью дышат ранние работы гениального Канта – и как последующие его озарения всё глубже замурованы в тесных стенах фундаментальных профессорских трудов.
В идеале, философоведение с удовольствием подвергло бы философию полной институционализации – с тем, чтобы философские проблемы планомерно решались бы крупными научными организациями, где авторитет каждого сотрудника соответствует его должности и званию, его месту в официальной иерархии. С тем, чтобы передовые достижения философской мысли тиражировались пропагандой и определяли единое построение всех учебных программ. С тем, чтобы населению были предложены доступные и наглядные тезисы, предупреждающие ненужные попытки дилетантского вторжения в сферу философского знания.
Вот почему философоведение всегда охотно сотрудничает с властью, с государством, с политикой, от которых философ обычно держится в стороне. Власть, нуждающаяся в идеологии, институционализирует философоведение. В ответ оно старательно возводит нужные постройки на фундаменте нужного учения, заодно перестраивая или разрушая всё постороннее. И получает официальное признание в качестве научной философии.
В этой своеобразной "науке" уже максимально обезличены и философ, и человек, нуждающийся в философии. Что ж, наука – это обобщение, не так ли?
Сказка про капитана плоского плавания
Всем хорош был капитан Вим, да вот только не любил воду. Даже в ванну загнать его было трудно, а уж чтобы в море или хотя бы в реку – ого!… Пришлось бы вызывать морских или речных десантников специального назначения.
Впрочем, Вим был совершенно гражданским капитаном. Даже пушек у него на корабле не было. И плавал он не по морю (в которое, как известно, налито огромное количество воды), а по морским и даже океанским картам.
Конечно, карты плоские, но и корабль у капитана Вима был совершенно плоским, как раз для плавания по картам. Да и сам капитан был, знаете ли, достаточно плосковатым. В силу этого важного достоинства он прекрасно подходил для своего корабля и вообще для плоского плавания.
По картам, между прочим, гораздо удобнее путешествовать. Надо только хорошо знать всякие обозначения, чтобы не нарваться на непредвиденные неприятности. А этих знаний у капитана Вима было хоть отбавляй. Всё, что связано с картами, он знал лучше всех. Он ещё в детстве играл только в карты и никаких других развлечений знать не хотел. Сказать по секрету, капитан Вим приглядывался даже к лунным картам и картам звёздного неба, такие у него были великие мечты.
Но вот однажды, в самом разгаре одного из увлекательнейших путешествий капитана Вима, карту, по которой он путешествовал, вместе с его кораблём и вместе с самим капитаном Вимом, подхватил сильный порыв ветра – и понёс, понёс, пока не донёс до самого моря. Там ветер растворился в морских просторах, а карта опустилась на морскую гладь.
Постепенно карта намокла, отяжелела и стала медленно погружаться в то самое море, которое было на ней изображено. Но капитан Вим не терял времени даром.
Как только он понял, что происходит, он тут же приступил к самым решительным действиям: ведь он был настоящим капитаном. Пока они парили над морем, пока спускались, планируя, на воду, пока морская вода неторопливо пропитывала карту, капитан Вим производил аварийное переоборудование своего корабля. И когда карта, похожая на рыбу-ската, вяло шевеля своими широкими плоскими краями, стала погружаться в морскую глубину, на воде качался уже не плоский, а вполне объёмный кораблик с парусом и флагом. Капитан Вим был горд тем, что успел так удачно его переоборудовать. От гордости он напыжился – и тоже стал казаться удивительно объёмным. Но времени он не терял и уверенно направлял свой корабль к недалёкому берегу.
На берегу капитана Вима встречала восторженная толпа. Журналисты подсовывали ему свои микрофоны, телевизионщики наставляли на него свои телекамеры, а простые люди подходили к нему, чтобы просто пожать ему руку.
– Теперь, когда ваш корабль стал объёмным, вы начнёте, наверное, путешествовать по настоящим морям и океанам? – спросил его самый проворный журналист.
– Ни в коем случае, – твёрдо сказал капитан Вим. – Главное в жизни – это профессионализм. Я специалист по путешествиям на карте, этим я и буду заниматься. У меня впереди большие планы.
– Неужели вам не понравилось море? – удивлённо пискнула маленькая корреспондентка местной газеты.
– Море… – вздохнул капитан Вим. – Море – это, конечно, вещь любопытная. Только в нём слишком уж глубоко и слишком мокро. Это всё только для рыб. Не зря люди придумали для себя карты.
И он отправился снова уплощать свой корабль.
Жажда панацеи
Стремление к обобщению, которое свойственно философоведению, связано не только с преданностью логике. Оно объясняется ещё и подсознательной мечтой о панацее. Человеку свойственна мечта об универсальном рецепте спасения от всех бед, какую бы сферу жизни ни взять. Философия не исключение.
Панацею, лекарство от всех болезней, пытались изобрести средневековые алхимики. Кстати, они занимались поисками многих других чудесных вещей: например, мечтали найти философский (стоит обратить внимание на этот эпитет!) камень.
Для физика панацея его науки видится сейчас, наверное, в единой теории поля. У многих политиков в качестве панацеи фигурирует демократия. Что уж говорить про медицину, где панацей не меньше, чем лекарств в фармацевтическом справочнике.
Да нет, конечно больше – ведь любая старушка-соседка порекомендует вам свою заветную панацею, не входящую ни в какие справочники.