Человек-Т, или Приключения экипажа "Пахаря"
Шрифт:
– Да я понимаю, – вздохнул Оружейник.
– И перед людьми было бы неловко, – сказал Штурман. – Они так радуются. Нехорошо обижать тех, кто тебе искренне благодарен.
– А кто сказал – обижать? – не понял Оружейник.
– Они могли обидеться, если бы мы остались у корабля и не проводили бы их в деревню, – пояснил Штурман. – И не разделили бы с ними их счастье. Правда, Охотник?
– Да, – подтвердил Охотник. – Неприятный осадок остался бы точно. Что же получается? Только-только встретили ближайших и долгожданных родственников, да еще и освободителей, а они отказываются идти в
Механик вытащил из костра ветку и прикурил.
– Вообще-то, мы здесь практически ни при чем, – сказал Оружейник. – Точно так же плавали в растворе, как они и гойты, и управляли помимо своей воли этими жахами, бедолагами. Если б не Леня…
– Ерунда, – откликнулся Человек-Т, неотрывно глядя в пламя костра. – Благодарите Вишню и Умника. От госпожи Чрезвычайного посла шел такой мощный сигнал об опасности, что я не мог не услышать.
– Скажите лучше: не сигнал об опасности, а волна страха и мольба о помощи, – улыбнулась Вишня.
– Может, и так, – согласился Леонид. – Главное, что я услышал.
– Кстати, насчет бедолаг-жахов, – сказал Пионер (здесь, у костра, он принял обличье земного мужчины средних лет и теперь мало чем отличался от остальных. Если, конечно, не считать Умника). – Бедолагами могут быть лишь те, кто испытывает чувства. А какие у жахов могли быть чувства? Киборг, он и есть киборг. И даже не киборг, а просто живая, управляемая извне машина.
– Подумаешь, машина, – сказал Охотник. – Вон Умник – тоже машина. Но кто посмеет сказать, что у него нет чувств, будет иметь дело со мной.
Все засмеялись.
– Спасибо, Охотник, – сказал Умник. – Бокальчик «Милого Джона»?
– Тогда уж всем неси, – пробурчал Капитан.
– И вам? – обратился Умник к Пионеру.
– А я не человек, что ли? – сказал Пионер. – То есть в широком смысле слова, разумеется. Тащи уж давай… Умник.
– А действительно, – оживился Оружейник. – Разве Пионеры пьют? Мне почему-то казалось, что раса, перешедшая, так сказать, на иную, гораздо более высокую ступень развития, нежели мы, смертные, и живущая совершенно по иным, недоступным для нашего понимания законам, в спиртном не нуждается.
– Ты у нас прямо Цицерон, – сказал Механик.
– Так оно и есть, – согласился Пионер. – Не нуждаемся. Как и вы, впрочем. Но я понимаю ваш вопрос. Дело в том, что сейчас я не совсем Пионер. Вы же видите, что я специально принял человеческий облик.
– Ну и что? – не понял Оружейник.
– Форма непосредственно влияет на содержание, – догадался Человек-Т. – Так?
– Правильно, Леня, – кивнул Пионер. – И еще как влияет. Не могу сказать, что мне это сильно неприятно, но вряд ли я смогу находиться в этом состоянии очень долго.
– Значит, надо пользоваться случаем! – догадался Оружейник.
– Именно, – опять согласился Пионер.
– Хорошо сидим, – сказала Вишня. – Куда это только Умник запропастился…. Размышляет в одиночестве о трудной судьбе корабельного робота?
Механик захохотал и, как обычно, поперхнулся сигаретным дымом.
– Здесь я, – сказал Умник, бесшумно появляясь из темноты с подносом в манипуляторах. В центре подноса красовался большой, ручной работы, глиняный кувшин, окруженный семью высокими бокалами с фирменным коктейлем «Милый Джон». – Пять минут одни без меня побыть не можете. Одно слово – люди.
– Но-но, – погрозил Умнику пальцем Капитан. – Совсем, гляжу, без нас распустился.
– Как скажете, – безразлично согласился Умник и раздал бокалы.
– За победу, – предложил Капитан.
И все согласились с этим кратким тостом.
– А все-таки поступок вы совершили необратимый, – сказал Пионер, с видимым удовольствием осушив бокал почти наполовину. – Мы, Пионеры, стараемся не совершать необратимых поступков.
– Иногда это необходимо, – сказал Человек-Т.
– И вообще, любая война – это сплошная лавина необратимых поступков, – добавила Вишня. – А мы с этим вашим триттом находились в состоянии самой настоящей войны. Впрочем, как и вы когда-то, насколько я поняла.
– Точно, – подтвердил Механик, – войны. Самой натуральной. Или мы его, или он нас. Какая уж тут обратимость…
– Да, тритты – страшный противник, – согласился Пионер. – Мы воевали с ними десятки тысяч лет и только ценой невероятных усилий и жертв сумели победить. Но, несмотря на это, одного оставили в живых. Именно потому, что стараемся не совершать необратимых поступков.
– Что-то я не понял, – сказал Оружейник. – Вам что, этого тритта жалко? Да если бы не Леня с его чудо-гранатой, или что там у него было, мы бы сейчас с вами не разговаривали.
– Мне не тритта жалко, – терпеливо постарался объяснить Пионер. – Мне жалко, что вы совершили необратимый поступок. Да, тритты были Злом для вселенной. Злом чуть ли не в чистом виде. Но они были, понимаете? Были. А теперь их не будет. Никогда.
– Скажите, – спросил Штурман, – а если бы Леня не появился вовремя и вы тоже запоздали, что могло бы произойти в дальнейшем? Тритт бы размножился, верно? Размножился и захватил Тайгу. А там, глядишь, и ближний космос. От которого рукой подать до космоса дальнего. Слепой-то Мешок ваш, который вы для тритта соорудили на всякий случай – того… развязался.
– Все со временем выходит из строя, – сказал Пионер. – Мы тоже не боги. Для того я и здесь, чтобы починить сломанное и заменить износившееся. Я же вам рассказывал.
– Вы собираетесь восстанавливать Слепой Мешок? – поднял брови Капитан. – И Золотой Шар?
– Нет, теперь уже не собираюсь. Незачем. Последний тритт прекратил свое существование в этом мире, а значит, и Слепой Мешок больше не нужен. И Золотой Шар тоже. Не буду я здесь ничего чинить. Просто уберу мусор.
– И все-таки я не понимаю вашей, пионерской, логики, – Штурману явно хотелось все выяснить до конца. – Ладно. Победили вы триттов. Уничтожили. Одного оставили в живых и погрузили в тысячелетний сон. Даже слуг, оружие и кое-какую технику своего врага тоже оставили в неприкосновенности. Запихали все это в «капсулу времени» – Золотой Шар. На всякий случай. Но вот Слепой Мешок ваш… Я, конечно, понимаю, что он был нужен для большей страховки, но… Туда ведь люди попадали и попадают! И не только люди! Лируллийцы вон совсем, говорят, на Тайге одичали. А сколько разумных погибло здесь, на Тайге?! Только потому, что не могли выбраться! Вы что, не думали об этом?