Человек в картинках
Шрифт:
— Держи. Смит взял карточку и повертел в руке.
— Спасибо, — выпалил он. — Ты и не знаешь, что это для меня значит. Хоть немного отдыха. Хоть один вечер за месяц. Моя жена так меня обожает, что и часа без меня прожить не может. Я и сам ее нежно люблю, но… помнишь стихи: «Любовь улетает — достаточно руки разжать, любовь умирает, коль в путах ее удержать»? Вот я и хочу немного ослабить хватку.
— Ты счастливчик, тебя жена хоть любит. Моя проблема — ненависть. С этим справиться потруднее.
— О, Нетти любит меня безумно. Моя задача — приспособить
— Удачи тебе, Смит. Заходи ко мне, пока я буду в Рио. Моей жене покажется странным, если ты вдруг перестанешь заглядывать. И обращайся с Брэйлингом-два совсем как со мной.
— Правильно! Прощай. И — спасибо! Смит с улыбкой на устах зашагал по улице. Брэйлинг и Брэйлинг-два повернулись и вошли в дом. В городском автобусе Смит насвистывал тихонько и вертел в пальцах белую карточку.
Клиенты обязуются хранить полную секретность, поскольку до легализации Конгрессом продукции корпорации «Марионетки» ее использование уголовно наказуемо.
— Ну-ну, — пробормотал Смит.
Клиенты обязаны предоставить гипсовый слепок своего тела и точный цветовой индекс глаз, губ, волос, кожи и т. д. Срок моделирования — два месяца.
Не так уж долго, подумал Смит. Через два месяца мои ребра придут в себя после сокрушающих объятий. Через два месяца моя вечно стискиваемая рука перестанет болеть. Через два месяца заживут вечные ссадины на нижней губе. Не то чтобы я хотел быть неблагодарным… Он перевернул карточку.
За два года своего существования корпорация «Марионетки» принесла счастье многим благодарным клиентам. Наш девиз — «Никаких веревочек». Адрес: 43 Саут Уэсли Драйв.
Автобус подъехал к остановке; Смит вышел. Подымаясь по лестнице, он тихо напевал себе под нос. «У нас с Нетти, — бормотал он про себя, — пятнадцать тысяч долларов на общем банковском счету. Я просто сниму восемь тысяч — скажем, на деловые расходы. Марионетка наверняка окупится, и даже с лихвой. А Нетти незачем знать». Смит открыл дверь и мигом очутился в спальне. Там была Нетти — огромная, бледная, погруженная в благостный сон.
— Милая Нетти. — При виде ее безмятежного лица в полумраке угрызения совести едва не сглодали его. — Стоило б тебе проснуться, и ты бы сокрушила меня поцелуями и воркованием. Право же, ты заставляешь меня почувствовать себя преступником. Ты всегда была такой хорошей, любящей женой. Иной раз мне даже не верится, что ты вышла за меня, а не за этого Бада Чэпмена, который когда-то так тебе нравился. Похоже, за последний месяц твоя страсть ко мне стала еще более безумной. Слезы навернулись ему на глаза. Внезапно Смиту захотелось поцеловать жену, признаться в любви, разорвать карточку, забыть обо всем. Но стоило ему потянуться к ней, как в руку вернулась боль, а ребра затрещали и заныли. Он остановился, отвернулся; в глазах его застыла мука. Он вышел в холл и в темноте
— Взять восемь тысяч, и все, — произнес Смит. — И дело с концом… — Он замер. — Минуточку! Он судорожно перелистывал страницы.
— Это еще что такое? — воскликнул он. — Десяти тысяч не хватает! — Он так и подскочил. — Осталось только пять тысяч! Что она сотворила? Что Нетти с ними сотворила? Опять тряпки, шляпки, духи! Или нет — я знаю! Она купила тот домик над Гудзоном, о котором в минувшем месяце прожужжала мне все уши, и хоть бы словом обмолвилась! Смит ринулся в спальню, пылая праведным гневом. Да что она себе думала, когда швырялась так их деньгами? Он склонился над кроватью.
— Нетти! — рявкнул он. — Нетти, проснись! Она не шелохнулась.
— Что ты сотворила с моими деньгами? — взвыл он. Она беспокойно пошевелилась. Свет из окна румянил ее прекрасные щеки. Что-то было в ней такое… Его сердце яростно заколотилось. В горле пересохло. Он затрепетал. Ноги его подкосились. Он рухнул на колени.
— Нетти, Нетти! — возопил он. — Что ты сделала с моими деньгами?! А потом пришла жуткая мысль. Потом ужас и одиночество поглотили его. Потом — боль и разочарование. Ибо, сам того не желая, он нагибался все ниже и ниже, пока его горячее ухо не прижалось крепко и плотно к ее округлой розовой груди.
— Нетти! Тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик-тик.
Пока Смит уходил по ночной улице, Брэйлинг и Брэйлинг-два закрыли за собой входную дверь.
— Я рад, что он тоже будет счастлив, — заметил Брэйлинг.
— Да, — рассеянно отозвался Брэйлинг-два.
— Тебя ящик дожидается, Б-два. — Брэйлинг вел второго за локоть вниз по лестнице в погреб.
— Как раз об этом я и хотел с тобой поговорить, — сказал Брэйлинг-два, когда они ступили на цементный пол. — Этот погреб. Он мне не нравится. Мне не нравится в ящике.
— Я постараюсь придумать что-нибудь поудобнее.
— Марионетки должны двигаться, а не лежать. Как бы тебе понравилось почти все время проводить в ящике?
— Ну…
— Никак бы не понравилось. Я функционирую. Меня невозможно отключить. Я тоже живой, и у меня есть чувства.
— Осталось всего несколько дней. Я уеду в Рио, и тебе не придется жить в ящике. Ты сможешь жить наверху. Брэйлинг-два раздраженно махнул рукой.
— А когда ты хорошенько отдохнешь и вернешься, я снова отправлюсь в ящик.
— Продавцы марионеток не предупредили меня, что мне попался образец с норовом, — заметил Брэйлинг.
— Они о нас многого не знают, — сообщил Брэйлинг-два. — Ведь мы — новинка. И мы чувствительны. Мне даже думать противно, что ты уедешь, и будешь смеяться, и полеживать на солнышке в Рио, а мы тут торчи в этой холодине.
— Но я мечтал об этой поездке всю жизнь, — тихо вымолвил Брэйлинг. Он прикрыл глаза и увидел море, и горы, и желтый песок. Воображаемый шум волн отлично успокаивал его. Солнце замечательно грело его обнаженные плечи. Вино было восхитительным.