Человек в лабиринте. Сборник зарубежной фантастики
Шрифт:
И вот он вслед за Роулингом пришел из сектора Ф, чтобы, пока возможно, завладеть ситуацией. Он знал, что одной из вполне вероятных реакций Мюллера может стать самоубийство. Мюллер ни в коем случае не совершил самоубийство в отчаянии, но не убьет ли он себя из желания отомстить? С Боудменом пришли Оттавио, Давис, Рейнольде и Гринфилд. Хостин и остальные ждали во внешних секторах. Люди Боудмена были вооружены.
Мюллер растерянно обернулся.
— Извини, Дик, — сказал Боудмен, — я вынужден это сделать.
— У тебя
— Я это понял давно. Думал все же, что ты, Чарльз — человек. Не знал тебя до дна.
— Я не желаю, чтобы дошло до крайности. Что поделаешь, если другого способа нет. Иди с нами.
— Нет.
— Ты не можешь отказаться. Этот парень объяснил тебе все. Мы и так задолжали тебе очень много, Дик, больше, чем способны заплатить, но ты еще увеличь кредит. Прошу тебя.
— Я не улечу с Лемноса. Я не чувствую никаких обязанностей перед человечеством. Я не выполню ваше задание.
— Дик…
Мюллер произнес:
— В пятидесяти метрах от этого места на север есть огненная яма. Я пойду и брошусь в нее. И через десять секунд уже не будет никакого Ричарда Мюллера. Этот несчастный случай перечеркнет тот, а Земле не будет хуже, чем было тогда, когда я еще не получил свои особые свойства. Почему я должен позволять использовать себя еще раз?
— Если желаешь себя убить, может, отложишь это дело на пару месяцев? — спросил Боудмен.
— Нет, ибо не желаю вам служить.
— Это ребячество. Последний грех, который я мог тебе приписать.
— Ребячеством с моей стороны была мечта о звездах, — сказал Мюллер. — Я всего лишь последователен. По мне, Чарльз, пусть эти чужаки сожрут тебя заживо. Ты не хочешь сделаться рабом, не так ли? Что-то там, в твоем черепе, будет жить и дальше, будет вопить, молить об освобождении, но радио не перестанет диктовать, как ты должен поднять руку, как двинуть ногой. Жаль, что я не доживу до этого и не увижу. Но все же я сейчас пойду к огненной яме. Ты пожелаешь мне счастливого пути? Подойди же, позволь мне коснуться твоего плеча. Затем отойдешь, хлебнув порцию моей души. Первую и последнюю. И я перестану тебе надоедать, — Мюллер дрожал, его лицо блестело от пота, верхняя губа вздрагивала.
Боудмен предложил:
— По крайней мере, пойдем со мной в сектор Ф. Посидим там спокойно и все обговорим за коньяком.
— Посидим друг с другом? — Мюллер насмешливо фыркнул. — Тебя же вырвет. Ты этого не перенесешь.
— Я хочу поговорить с тобой.
— Но я не хочу с тобой говорить, — категорически ответил Мюллер.
Он сделал один неуверенный шаг в северо-западном направлении. Его большая сильная фигура сейчас казалась сгорбленной и увядшей, как будто мышцы напрасно сокращались в высохшей оболочке. Но он сделал и следующий шаг.
Боудмен наблюдал. Оттавио и Давис стояли с его левой стороны, Рейндрльдс и Гринфилд — с правой, между Мюллером и огненной ямой. Роулинг, всеми
Боудмен ощутил пульсацию в гортани, что-то шевелилось и напирало, щекотало в легких. Он был утомлен и в то же время чувствовал бешеное упоение, как никогда со времен молодости. Он позволил Мюллеру сделать к гибели и третий шаг. А потом небрежно щелкнул пальцами.
Гринфилд и Рейндольдс бросились на Мюллера.
Прыгнули, словно коты, и схватили Мюллера за локти. Их лица тотчас посерели от действия излучения. Мюллер, тяжело дыша, отбивался и вырвался. Однако в него уже вцепились и Давис с Оттавио. Сейчас, в сумерках, они выглядели словно группа Лаокоона — Мюллер, самый высокий, видимый только наполовину в отчаянной борьбе. «Было бы проще применить усыпляющую пулю, — подумал Боудмен. — Но в отношении людей это рискованно — здесь нет дефибриллятора».
Еще минута, и Мюллера повалили на колени.
— Обезоружить, — приказал Боудмен.
Оттавио и Гринфилд придерживали Мюллера, а Рейнольдс и Гринфилд обыскали его карманы. В одном из них Гринфилд обнаружил маленький смертоносный шарик с окошком.
— Больше ничего при нем нет, — доложил он.
— Проверьте основательно.
Проверили. Мюллер в это время с застывшим лицом и неподвижным взглядом оставался коленопреклоненным, словно жертва под топором палача.
Наконец Гринфилд снова поднял взгляд.
— Ничего, — доложил он.
Мюллер сказал:
— В одном из коренных зубов вверху с левой стороны — порция карнифагина. Посчитаю до десяти, разгрызу ее и растаю тут, перед вами.
Гринфилд потянулся ко рту Мюллера.
— Оставь его в покое, — сказал Боудмен. — Он шутит.
— Но откуда мы знаем… — начал Гринфилд.
— Отпустите его. Отойдите. — Взмахнул рукой Боудмен.
— Станьте там, на расстоянии пяти метров от него. Не подходите, если он не двинется.
Они отошли, явственно довольные, что могут выбраться из зоны сильного излучения Мюллера. Боудмен с расстояния пятнадцати метров чувствовал лишь отдельные уколы боли. Ближе не подходил.
— Ты можешь встать, — сказал Боудмен. — Только прошу тебя, кроме этого — никаких движений. Мне и в самом деле очень неприятно, Дик.
Мюллер поднялся. Лицо его потемнело от ненависти. Но он молчал, стоял как каменный.
— Если ты нас вынудишь, — сказал Боудмен, — то мы привяжем тебя к губчатой пластиковой капсуле и вынесем из лабиринта на корабль. И ты в этой капсуле останешься. И будешь в ней при встрече с теми существами. Совершенно беспомощным. Я ни за что не хотел бы к этому прибегать, Дик. Иди с нами добровольно. Сделай то, о чем мы тебя просим. Помоги нам последний раз.
— Чтоб твои потроха окаменели, — как-то слишком спокойно проговорил Мюллер. — Чтоб тебя тысячу лет черви жрали. Чтоб ты задыхался от своей спеси, и смерти тебе не было.