Человек воды
Шрифт:
— Вот так, вот так! Ради бога… я думаю, вам понадобится все до последнего… А теперь делайте ноги, если вы такой ловкач, бегите!
Затем все снова пришло в сумасшедшее движение, и в отдалении я различил Данте, который жонглировал двумя игрушечными человечками. Каждый из них весил, должно быть, не более десяти фунтов, потому что Данте просунул одного через ветровое стекло машины, а другого сбил с ног, словно тряпичную куклу, потом я больше ничего не видел, поскольку все роящиеся вокруг меня люди решили включиться в ту забаву, в которую играл Данте.
Затем
Я догадался, что я в лифте и что мы в каком-то отеле. Но все, о чем я подумал тогда, было: «Кто же прячет деньги промеж яиц?»
Глава 33
ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ОРДЕН ЗОЛОТОГО ЧЛЕНА
Во время посещения Тюльпен я либо дремал, либо пристально смотрел, резко распахивая глаза, как если бы внезапно испугался, таращился в разные стороны, изображая полное оцепенение, будто я увидел нечто ужасное.
Ральф пришел навестить меня позже, после полудня, объявил меня мертвяком и спросил у Тюльпен, как выглядит мой новый член.
Но она была встревожена по-настоящему и шикнула на него.
— Я еще не видела, — сказала она. — Он продолжает бредить. Он не понимает, где находится.
Ральф обошел кровать; он принес письма, и под предлогом поиска места, куда бы их положить, заглянул за задернутую ширму, за которой лежал мой сосед по палате — хлюпающий внутренностями пожилой джентльмен с полным набором входящих и выходЛцих наружу трубок.
— Давай попросим сестру, — предложил Ральф.
— О чем?
— Можно ли нам взглянуть на него, — пояснил Ральф. — Может, нам можно просто приподнять простынь?
Я выкатил глаза и забормотал на немецком, желая произвести на них еще большее впечатление.
— Он сейчас в своем нацистском периоде, — объявил Ральф, а я лежал, словно мне сделали ло-ботомию, ожидая, когда они начнут любезничать или нежно касаться друг друга. Но они ничего такого не говорили; не похоже даже, чтобы они ладили между собой, и я задался вопросом: уж не разгадали ли они мое притворство и не изображают ли поэтому спокойствие?
Затем они наконец-то ушли. Я слышал, как Тюльпен спросила сестру, когда придет Виньерон и не собираются ли меня сегодня к вечеру выписывать. Но я не слышал, что ответила сестра, — мой сосед избрал именно этот момент для того, чтобы громко произвести отливание или вливание чего-то, и, когда он закончил свое ужасное бульканье, они уже ушли.
Мне нужно было встать и помочиться, но когда я пошевелился, то задел жестким стежком шва о верхнюю простыню и так дико заорал, что целая стайка сестер мгновенно впорхнула в палату, а старый джентльмен забулькал во сне всеми своими шлангами.
Две сестры отвели меня под руки в ванную, и мне пришлось
Я совершил глупую ошибку, глянув на него до того, как начал мочиться. Отверстия я не увидел — его покрывали струпья и черные, стягивающие стежки, что напоминало мне о кончике кровяной сосиски. Я уклонился от мочеиспускания, попросив сестру принести мою почту.
Письмо оказалось от моего старого руководителя диссертации, доктора Вольфрама Хольстера. Он вложил в конверт статью из «Бюллетеня северогерманских языков», написанную одним из известных знатоков сравнительной литературы из Принстона, доктором Хагеном фон Тронегом, сетовавшим на недостаточную изученность древних языков северогерманской цепочки. С точки зрения доктора Тронега, «…никакое глубинное понимание религиозного пессимизма в произведениях норвежского, шведского, датского, ирландского и языка Фарерских островов невозможно до тех пор, пока не будет поставлена задача обновить те немногие, имеющиеся у нас переводы и пока мы не возьмемся за новые переводы с восточного древнескандинавского, западного древнескандинавского и нижнего древнескандинавского языков». В комментарии доктора Вольфрама Хольстера содержалась мысль, что ситуация для публикации поэмы «Аксельт и Туннель» определенно «созрела».
В постскриптуме Хольстер выразил свое сочувствие по поводу, как он выразился, «моей ситуации», о которой ему стало известно. Заканчивал он так: «Руководитель диссертации редко имеет возможность вторгаться в эмоциональные проблемы диссертантов; однако, учитывая крайнюю необходимость и своевременность данного проекта, я чувствую, что руководителю следует проявить персональное участие и постараться быть как можно более конструктивно-снисходительным, но и конструктивно-критичным». В конце он сделал приписку: «Дайте мне знать, Фред, как продвигается перевод „Аксельта и Туннель“.
Этот постскриптум в больничном туалете вызвал у меня сначала приступ смеха, потом слез. Я бросил письмо Хольстера в унитаз, и это придало мне смелости пописать на него.
Во время моего бродяжничества по Европе в состоянии ступора я дважды писал Хольстеру. Первое послание было длинным и сплошь лживым, в нем я описывал свое исследование трагической истории исландской королевы Брунгильды в смысле ее возможной схожести с Королевой Темного Моря из поэмы «Аксельт и Туннель». Разумеется, никакой Королевы Темного Моря в «Аксельте и Туннель» нет и в помине.
Другим моим посланием к Хольстеру была почтовая открытка. Это был маленький фрагмент великой картины Брейгеля «Избиение невинных младенцев». Маленьких детишек и грудных младенцев вырывали из рук их матерей; руки их отцов, которые пытались освободить своих чад, безжалостно рубили. «Привет! — написал я на обороте открытки. — Как жаль, что вас здесь нет!»
Немного погодя одна из сестер вошла в ванную спросить, все ли у меня в порядке. Она проводила меня обратно к постели, на которой мне полагалось дожидаться прихода Виньерона для выписки.