Человек звезды
Шрифт:
— Он жулик международного класса. Его Интерпол разыскивает! — крикнул Касимов.
— Он гипнотизер. Он мне под гипнозом наркотик всучил! — возбужденно подхватил Мамедов.
— Мы должны немедленно призвать его сюда, пусть даст ответ. Добром не придет, арестуем! — властно сказал губернатор. — Где полковник Мишенька? Пусть арестует Маерса и доставит сюда!
— Полковник Мишенька, друг закадычный, браток мой родной, повесился! — горестно возвестил Иона Иванович. — И тоже за преферанс долг не отдал!
— А может, нам его, господа, отловить и удавить потихоньку. Как говорится, концы в воду! — предложил Касимов.
— Повторите, Андрей Витальевич. Еще раз, погромче! —
— Вы не так меня поняли. Вы не расслышали, — стал мямлить Касимов, и лицо его стало багровым, а уши напоминали лепестки мака.
— Мы хотели послать за вами, господин Маерс, — стараясь быть суровым, произнес губернатор Петуховский. — Мы, собственно, хотели бы выслушать ваши объяснения. Где коммунистический переворот, которым вы нас пугали? Где космическая атака пришельцев, желавших похитить Президента? Где, в конце концов, сам Президент, который должен был приехать на праздник искусств? Вместо праздника — хаос, разорение, ряд преступлений, совершенных не без вашего участия и ваших так называемых деревянных человечков! Нам будет что предъявить в Генеральную прокуратуру!
— Вы напрасно ропщите, Степан Анатольевич, — обворожительно улыбнулся Маерс, — праздник удался на славу. О нем напишут во всех гламурных журналах мира. Во всех искусствоведческих журналах. Во всех газетах под рубрикой «Скандалы». Где, на каком празднике искусств, по приказанию губернатора сжигают людей? Где, для развлечения толпы, губернский миллиардер сажает детей на свой ржавый теплоход и топит их в реке? А чего стоит наркосалон, куда владелец заманивает наивных молодых людей и устраивает эстетский аттракцион «юрий гагарин с маленькой буквы», после чего десяток трупов находят на городской свалке? Уж я не говорю об изуродованном трупе вашего товарища по банде, Иона Иванович, найденного у подножия священного дуба. Или о вас, владыко. Когда вы проходили рентгеновский контроль перед тем, как взойти на трибуну, на экране у вас отчетливо были видны женские груди и абсолютно женский лобок, без всяких признаков того, что отличает монаха от монахини. — Маерс игриво щелкнул пальцами и подмигнул смутившемуся духовному лицу. — Что касается Президента, то он был. Он выпрыгнул из корыта с творогом, ходил среди народа без всякой охраны и раздавал автографы: «Свобода лучше, чем слобода». Та что, праздник удался, господа!
— Как вы смеете! — губернатор наливался бешенством, от которого у него тряслись щеки и лопались в глазах красные сосудики. — Вы ответите по закону! Вами займется ФСБ, и там выяснят, какой вы офицер американской разведки. Какой вы маги волшебник. И сколько на вас судимостей. И сколько на вас «мокрых дел».
Все загомонили, осмелели, махали кулаками, указывали на Маерса пальцами, разоблачая его.
— Где коммунистический заговор?
— Нет такой медали «Пурпурное сердце»!
— Это он повесил моего другана Мишеньку, который сидел у него на хвосте!
— Он украл у меня золотой потир!
— Молчать! — рявкнул Маерс, сверкнув глазами, и всем показалось, что просвистела плеть. — Суки, свиной помет, мокрота туберкулезника! Вы — самое гнусное, что я видел за всю мою жизнь! Мы, американцы, отыскали вас на самом дне русского народа, где ютятся дегенераты, вырожденцы, уроды, и передали вам власть. И вы двадцать лет уничтожаете свой народ, как Гитлер уничтожал евреев. Вы — иуды, и все будете висеть на суках. Вы предали свой народ, а предатели никому не нужны. Мы терпим вас до поры до времени, а потом сольем как нечистоты. Вы хотите, чтобы я объяснился с вами? Извольте. Посидите еще полчаса, и я вернусь. Владыко, вы потеряли! — Маерс кинул в лицо владыке Евлампию женский бюстгальтер восьмого размера. Повернулся на каблуках, щелкнул ими в воздухе и исчез.
В деревянном доме на окраине города Садовников сидел у изголовья Веры, гладил ее влажные волосы, целовал бессильную руку. Никола, как страж, стоял на верстаке, воздев меч. Вера, вытянувшись под пледом, говорила:
— Ты прости мое вероломство. Если хочешь, прогони меня прочь. Я сумасшедшая, дурная, вероломная. Зачем я тебе?
— Ты чудная, родная, ненаглядная. Я люблю тебя.
— Ты спасаешь меня, выхватываешь каждый раз из черных жестоких рук. Почему они тянутся ко мне, эти руки? Не оставляют в покое?
— Они тянутся ко всему светлому и прекрасному. Ты светлая и прекрасная.
— А мы не можем с тобой улететь на голубую звезду, где живут твои друзья и где нет зла?
— Мы останемся здесь, в России, которая изнывает под игом. Тут предстоит великая битва, когда духи Света сразятся с духами Тьмы. Эта битва уже началась. В урочный час мои друзья прилетят к нам на помощь. Мы проснемся с тобой на рассвете. За окном будет алая заря. И на этой заре, золотые, сверкающие, как волшебные светила, возникнут звездолеты. Они вернутся на Землю с голубой звезды 114 Лео, и Тьма отступит, как отступает на утренней заре ночная тень.
— Так и будет? — слабо улыбнулась она, прижимая к его губам свои пальцы.
— Так и будет, моя ненаглядная!
Садовников услышал снаружи глухой шум. Шелестело и скрипело, топотало и трещало. Выглянул в окно. По улице, сплошь заполонив ее, двигалось толпище красных человечков. Они появлялись из соседних переулков, спрыгивали с крыш окрестных домов, выскакивали из дворов и подворотен. Они ломились в палисадник, уже затоптали клумбу с цветами, поломали купы золотых шаров. В их поступи была жестокость легионов, неумолимость завоевателей, победоносная мощь беспощадных армий. Их одинаковые, сбитые из деревянных брусков тела были исполнены тупой решимости и злой неукротимой энергии. И они наступали на его, Садовникова, дом, где стояла на столе любимая синяя чашка, пестрел на полу деревенский половик, таился под крышей драгоценный телескоп, направленный на голубую звезду, а под пледом, усталая и измученная, лежала любимая женщина.
Садовников был истощен недавними борениями. Сквозь его душу и плоть прокатились энергии, остановившие зло. Но силы его иссякли. Он был обуглен, как обугливается провод, по которому пробежала волна раскаленного тока. И впору было отдохнуть, ждать, когда медленно соберется в душе чудодейственная влага, «живая вода», и он вновь обретет свое благое могущество. Но враг был у порога. Предстоял неравный бой. И Садовников, тоскуя, предчувствуя неизбежность трат, молитвенно обратился к Николе:
— Отче, святой Никола, выручай, чудотворец!