Человэльф
Шрифт:
Духи опять одобрительно зашумели. Эльбст Роналд был опытный оратор, и он знал, как завоевать симпатии слушателей.
– Но речь не об этом, – прервал он хор похвал мощным рыком. – А о том, что война принесла людям много бедствий, однако мы, духи, не сумели воспользоваться этим. Сто лет! Всего только сто лет прошло, однако за это время они сумели восстановить мировую экономику, снова начать и закончить войну, еще более разрушительную и опустошительную для них, чем Первая мировая, и опять вернуть свой мир в прежнее состояние благоденствия. А в эти дни они вновь грозят друг другу очередной войной…
Воинственный млит Сибатор, возбужденный разговорами о войне, не сдержавшись, подскочил и выкрикнул на древнем языке духов:
– Si vis pacem, para bellum!
Этот язык в современном мире люди считали мертвым. Когда-то, общаясь с духами природы, римляне переняли его, привлеченные выразительностью и лаконичностью высказываний. Но когда Римская империя пала под натиском варваров, исчез и язык, который называли латинским. Однако духи, тоже почти изъяв его из повседневного существования, продолжали говорить на нем в самые торжественные и патетические моменты своей жизни, подчеркивая их значимость.
Но на этот раз любимое изречение млита Сибатора «хочешь мира – готовься к войне» не нашло должного отклика среди духов. Зал ответил не ревом согласных голосов, а дружным молчанием. Возможно, потому что млита Сибатора не любили. И он пристыженно сел на место, страшась поднять глаза на разъяренного эльбста Роналда. Тот не выносил, когда его перебивают, и всегда жестко наказывал за это провинившегося. Но на этот раз эльбст сдержался, и не обрушил свой гнев на голову перетрусившего млита. Только раздраженно пыхнул пламенем и продолжил:
– Мы, духи природы, не успеваем за людьми. Мы эволюционируем, они развиваются революционным путем. Разумеется, скороспелое яблоко и падает раньше. И мы могли бы, как и раньше, просто ждать, когда человеческий род сгинет с лица земли, повинуясь непреложным законам природы. Но доживем ли мы? В этой борьбе за существование, которую нам навязывают люди, мы проигрываем исключительно из-за нашей медлительности. За сто лет, которые разделяют наши конгрессы, у людей успевают смениться два-три поколения. За минувшие сто лет их численность возросла в несколько раз. Их уже миллиарды! Только вдумайтесь в это! А численность наших народов сокращается. Не будем закрывать на это глаза…
Над залом пронесся печальный вздох. Глаза гамадриады Дапн наполнились слезами. Очокочи Бесарион в бессильной ярости сжал кулаки. Все народы вымирали, но гамадриад и очокочи уже почти не осталось на земле. А когда-то они населяли пол-мира… Эта мысль без труда читалась по их лицам.
– Люди опустошают недра земли, качая из нее живительные соки – нефть и газ, извлекая золото, ценные металлы, алмазы, – голос эльбста гремел под сводами зала. – И они богатеют. А мы нищаем. Это пора изменить! Absque omni exceptione. Без всякого сомнения.
Эти слова были встречены ревом, напоминавшим обвал снежной лавины в горах. Невозможно было выделить из общего хора чьи-то отдельные голоса. Эльбст Роналд высказывал их затаенные мысли и страхи, общие для всех. И они поддерживали его сообща, забыв о разногласиях и разных интересах. Предложи сейчас кто-нибудь выбрать эльбста пожизненным главой Совета ХIII – и за это с восторгом проголосовали бы все участники конгресса, за исключением, быть может, Фергюса. Даже посреди этой вакханалии восторга он оставался безучастным и ко всему равнодушным на вид.
– Для начала Совет тринадцати предлагает устраивать наши конгрессы чаще, чем раз в столетие, – Роналд, возвысив голос, перекричал всех. Шум сразу стих. – Признаюсь – членами Совета обсуждались разные сроки. Кто-то предлагал полвека, кто-то – четверть века, были и такие, кто замахивался на каждое десятилетие. Но мы выбрали компромиссное решение – пятьдесят лет. По нашим расчетам, именно столько в среднем человек находится в активной фазе своей жизнедеятельности, если брать время от его рождения до смерти. Мы будем успевать, укладываясь в этот жизненный отрезок, следить за всеми изменениями в мире людей, которые могут отразиться на мире духов природы. И принимать решения, способствующие повлиять на эти изменения.
Фергюс презрительно поджал тонкие губы. Пятьдесят лет! Эльбст безнадежно устарел. Он не понимает, что в современном мире полвека – это слишком большой срок, и прежде всего для них, духов природы, которые уже почти проиграли битву, навязанную им людьми. И не видеть этого могут только слепцы, подобные Роналду. За будущие полвека люди могут выкачать из недр земли всю оставшуюся нефть, и окончательно обескровить ее. Могут вырубить все леса, и лишить планету чистого воздуха. Могут загрязнить все водоемы, и заставить мир умирать от жажды. И что тогда будет с ними, духами природы? С водяными, ундинами, гномами, лешими и прочими? Они вымрут. Нет, эльбст Роналд должен уйти в небытие или оставить свой пост, и как можно скорее. Даже полвека, когда его можно будет переизбрать на следующем конгрессе, – это непозволительно большой срок…
Фергюс так погрузился в свои мысли, что даже не заметил, как делегаты одобрили предложение сократить периоды между конгрессами до полувека, и эльбст сошел с трибуны. Опомнился он только тогда, когда услышал свое имя, произнесенное главой Совета ХIII.
Глава 3
– Глубокочтимый эльф Фергюс! – прошипел эльбст, с нескрываемым подозрением глядя на него. – Ты так настаивал на обсуждении проблемы маяка на острове Эйлин Мор, что твоя медлительность сейчас просто поражает. Или за это время у тебя появились другие, более важные дела, которые требуют всего твоего времени и внимания?
– Нет, повелитель Роналд, – сухо ответил Фергюс. – Прошу меня извинить. Но на меня произвела сильное впечатление твоя речь. Твои слова слишком убедительно подтверждают мои опасения, связанные с островом Эйлин Мор. И проблема не только в одном этом острове. Ты абсолютно прав! Люди теснят нас, духов, повсюду. Мы теряем свои исконные территории. Мы теряем планету. Мы теряем нашу жизнь. И не замечаем этого, предпочитая уступать, уступать и уступать…
Эльф умел даже свое поражение обратить в победу. Он был прирожденный дипломат. Эльбст Роналд не мог бы с ним тягаться, играя словами. Но он мог его уничтожить своим огненным дыханием, или того хуже – мог настоять на его изгнании из членов Совета ХIII. Поэтому Фергюс был осторожен. И предварительно взвешивал каждое произнесенное им слово. Его речь была не так эмоциональна, как выступление эльбста, но намного более убедительна.