Чем звезды обязаны ночи
Шрифт:
Было начало лета, и окружающая местность открывалась взгляду во всем своем великолепии. Реки, леса, кукурузные поля, медленное движение тракторов, сено, которое сворачивают в стога. И гряда безмятежных Пиренеев вдали. Этот пейзаж дарит мне успокоение.
Перед отъездом – завтра я собираюсь вернуться в Париж – я приглашаю Розу на обед; мне хочется поблагодарить ее, сказать «прощайте» или «до скорого», пока сама не знаю, что именно. Она радостно улыбается.
– Можем пойти к «Жермене», это недалеко и там очаровательный шеф-повар.
Неужели мы имеем в виду одного и того же человека? Однако в округе других ресторанов нет.
Обстановка заведения не изменилась. Та же убогая грифельная доска. Перевернутые стулья. Тишина. Я жду, что снова появится лохматый шеф с щетиной на щеках и примется недовольно ворчать. Но не тут-то было. При виде Розы его лицо озаряется.
– Роза да Фаго! – восклицает он, распахивая ей объятья.
Моя крошечная пожилая гостья с радостным смехом исчезает в складках его огромного фартука.
– Пейо, познакомься, это Лиз и Нана.
Шеф насупливается, словно только сейчас заметил наше присутствие. Нас удостаивают лишь коротким кивком.
– Мы уже встречались.
Я готова к тому, что Роза продолжит нас представлять: «Она тоже шеф-повар! Вам будет о чем поговорить!» – но я все еще плохо ее знаю.
– Мы пришли пообедать.
По такому случаю она надела шелковую тунику, в которой выглядит суперсовременно, и соломенную шляпку с вишенками, придающую ей задорный вид. Рядом с ней и Наной в спортивном костюме цвета фуксии я похожа на служащую похоронной конторы.
Рыжеволосая Жердь усаживает нас. Медведь не дает себе труда поинтересоваться, чего именно мы желаем, и возвращается с тремя тарелками, от которых исходит изумительный аромат. Обжаренные улитки с помидорами, кровяной колбасой и мелко нарезанной чоризо. Все украшено крохотными белыми цветочками, названия которых я не знаю. Подача умело сымпровизирована и напоминает великолепную симфонию, расцветающую под поразительно изящными касаниями смычка. Во рту тают элегантные аккорды – кислинка, свежесть, сладость, и все способствует равновесию и гармонии с точностью, которая вызывает у меня все растущее удивление. Меня наверняка разыгрывают. Что такой кулинарный гений делает в этой Богом забытой дыре?
Рядом с нами устраиваются за столиком трое мужчин. Один из них долго, хмурясь, меня рассматривает, потом отворачивается. Такие же угрюмые, как сам хозяин, новые клиенты лишь подают ему знак, мотнув подбородком, а он кивает и приносит им те же блюда, что и нам. Те их благополучно выскребают, не произнося ни слова. Самый пожилой утирает рот и на несколько секунд исчезает внутри дома. По возвращении его ожидает кусок баскского пирога. Очевидно, шефа больше вдохновляют несладкие кушанья.
Это место меня заинтриговало. Что-то здесь кроется, это совершенно очевидно. Мы встречаемся взглядами с Розой – та наблюдает за мной. Она обладает деликатной тактичностью человека, который умеет слушать и молчать, когда разговоры излишни. И действительно, молчаливого присутствия старой дамы и Наны достаточно, чтобы я вновь обрела спокойствие. Впервые за долгое время мне хорошо. Даже мрачные голоса у меня в голове умолкли.
Я вздрагиваю от резкого автомобильного гудка. Темно-зеленый седан с правым рулем, спортивный и породистый, взвизгнув шинами, паркуется неподалеку. Англичанин? На заднем стекле с внутренней стороны карточка с эмблемой Французской коммунистической партии и коллекция плюшевых игрушек – тот признак безупречно дурного вкуса, с которым может сравниться лишь пара плюшевых игральных костей, подвешенных к зеркальцу заднего вида.
Трое мужланов едва приподнимают головы, ограничиваясь, как и в нашем случае, коротким кивком в сторону водителя. Рокочущий болид распахивается, выпуская наружу шестидесятилетнего щеголя в сливочном костюме наимоднейшего кроя, который приветствует сидящих на террасе, поднеся руку к полям своей шляпы-федоры. В руках у него трость с позолоченным набалдашником. Шикарный денди, достойно несущий свой возраст.
– Ты где там, Пейо! – кричит он, стягивая перчатки. – Не желаешь меня обнять?
Медведь, шаркая, вылезает из кухни и покорно позволяет себя облапать. Денди в шляпе пользуется этим, чтобы звонко поцеловать его в щеку.
– Я голоден как волк!
Он не спеша любуется видом, довольно вздыхает, потом поворачивается к нам. Его лицо светлеет. Я отмечаю золотистые глаза, не утратившие блеска, несмотря на лучики морщинок вокруг.
– Приветствую, Роза! – восклицает незнакомец.
Мне кажется, что она краснеет. Потом он подмигивает Нане.
Поцелуй руки, вежливое расшаркивание:
– Мсье Эчегойeн. К вашим услугам.
Он подтягивает стул и усаживается напротив нас. Завязывает на шее салфетку. Я слушаю, как он говорит, восхищаясь его представительностью. Странный персонаж. Все в нем не соответствует окружению. От него исходит неуловимая мягкость. Нетривиальный юмор, тонкий ум и чувство уместности вызывают симпатию. Уступая приятному послеобеденному оцепенению, я лениво слежу за их разговором, как вдруг он наклоняется ко мне.
– Вы мне понадобитесь.
Бальтазар
Она взяла меня за руку. От тепла ее тела по мне прошла дрожь.
– Этот парк такой огромный! – воскликнула она.
Я замер.
– Он еще красивее в лучах солнца, – ответил я и пригладил волосы, пытаясь хоть немного привести в порядок свою всклоченную шевелюру.
«Я попал в опасный переплет, но блеф – моя стихия», – сказал я себе, стараясь приободриться.
Перед нами особняк сиял тысячью огней. Мы поднялись по мраморным ступеням, ведущим на террасу. В высоком проеме застекленной двери развевались длинные белые занавеси. Словно призраки приветствовали нас.
– Похоже, это дом с привидениями, – шепнула она, словно читала мои мысли. – Легенда гласит, что маркизе больше ста лет и день она проводит запершись во тьме, погруженная в молочную ванну.
Это еще что за небылицы? Я улыбнулся, напустив на себя загадочный вид, будто был осведомлен лучше прочих.
Подошел официант и предложил каждому из нас бокал шампанского, который я принял, как мне казалось, со светской непринужденностью. В столовой оркестр наигрывал мелодию буги-вуги, с энтузиазмом подхваченную танцорами, которые подскакивали в такт и словно пытались потушить подошвами пожар. Платья взметались, руки тянулись друг к другу, тела сближались, чтобы тем вернее разойтись. От этого общества, столь же элегантного, сколь и распаленного, исходила невероятная радость жизни. Я пожалел, что не умею танцевать.