Чемодан пана Воробкевича. Мост. Фальшивый талисман
Шрифт:
— Я шел против немцев.
— Погоди, — остановил капитана Бобренок. — Конечно, Юрий, ваша вина большая, но вы, думается, можете заслужить прощение. Поможете нам?
— Я от своих слов не отрекаюсь.
— Нужно взять радиста. Обязательно живым.
— Понимаю.
— Ничего не понимаешь, — снова вмешался Толкунов. — Знаешь, как берут диверсантов живыми?
— Не приходилось.
— Дело это не очень легкое.
— Ночью убедился.
— А если убедился, должен знать, на что идешь.
— Думаю, что понимаю.
И опять инициативу взял Бобренок:
— Нужно выманить из схрона радиста.
— Ну да, Мухой.
— Сможешь вызвать радиста из схрона?
— Очень просто.
— Как?
— А откуда ему знать, что Харитон погиб? Скажу: зовет его вместе с рацией.
— Правильно соображаешь, — оживился майор. — Скажешь, приказ старшего группы.
— А если не поверит? — вставил Толкунов.
— Почему бы ему не поверить? Должен поверить.
— Да… — в раздумье подтвердил Бобренок. — Пойдешь в схрон один. С оружием. Тьфу, черт, отдал автомат «ястребку».
— Ничего, заберем, — махнул рукой Толкунов. — Только меня вот что волнует: а если радист тебя заподозрит?
Юрко немного подумал и сказал:
— Он Харитона боится. Не посмеет ослушаться. В случае чего Муху придется… — Он хотел сказать «убить» или «застрелить», но язык почему–то не повернулся, и просто рубанул ладонью воздух. — Сотник опасный и опытный, все понимает, я должен стрелять первым, пока будет возможность. А потом уж радиста заставлю…
— Если услышим выстрелы, мы ворвемся в схрон.
— Нет, — покачал головой Юрко, — не выйдет. Там близко подойти нельзя. Полянка и береза над люком… Должны прятаться в кустах, а мне самому придется радиста… заставить.
Бобренок недовольно повертел головой:
— Не нравится мне это.
— И мне, — согласился Толкунов.
— Ничего, — возразил Юрко, — они же ничего не ждут.
— А ты славный парень! — Толкунов хлопнул Юрка по плечу. Но тут же немного сбавил тон: — Зачем пошел в бандеры, так и не понимаю…
— Хватит об этом! — оборвал Бобренок. — Давайте еще раз обсудим все. Сейчас сюда прибудет оперативная группа районного отдела госбезопасности. Прикроет тылы, а уж нам с тобой, капитан, брать радиста.
— Что — брать!.. — повертел головой Толкунов. — Брать — тьфу, лишь бы свой поганый нос высунул.
— Высунет… — Юрко оторвал взгляд от лампы, впервые посмотрел в глаза майору. — Я это беру на себя.
— Твоими бы устами да мед пить… — сказал Толкунов, но не так мрачно, как прежде. — Эй, Виктор, — крикнул в разбитое окно, — давай в сельсовет, возьми у «ястребка» автомат! Скажи: берем в долг, днем отдадим, а то еще расхнычется…
«Виллис» отъехал, а с противоположной стороны улицы послышался шум мотора. Председатель выскочил на улицу, замахал руками, и грузовик с оперативной группой остановился у двора.
16
Часть полигона огородили колючей проволокой, никого и близко не подпускали туда. Из Берлина прибыла специальная эсэсовская команда для охраны этого объекта — коренастые молодчики с автоматами, которым запретили вести любые разговоры. И все же нужно было найти какой–нибудь ключ к разгадке тайны полигона. Но какой? Чем больше обдумывал эту проблему Седой, тем больше убеждался, что вряд ли сможет что–нибудь придумать. Догадывался, что таинственный полигон и предстоящая секретная акция по забрасыванию через линию фронта разведывательной группы — два звена одной цепи, но что стоит его вывод? Нужны были факты, а Марков — под такой фамилией числился он в разведшколе «Цеппелин» — фактов не имел. Правда, один раз, задержавшись утром у входа в школу, увидел перед воротами полигона черный «мерседес» и трех человек в плащах, вышедших из машины. Но ни лиц, ни номера машины не смог различить.
Марков работал с курсантами почти машинально и скоро отпустил их. Из головы не выходили трое в плащах, перед которыми раскрылись ворота секретного объекта. Что предпринять? Проследить, куда поедет черный «мерседес», не было возможности — до города добирался автобусом, иногда подвозил кто–нибудь из начальства, — можно было, правда, пройти пешком километр или два, спрятаться где–нибудь и засечь номер «мерседеса». Но Марков тут же отверг эту идею: до города девять километров, все ездят служебным автобусом, его отсутствие заметят, задержат автобус. Далее, кто–нибудь может увидеть, как он идет пешком, а это, безусловно, вызовет подозрение или нежелательные разговоры.
Да и что даст ему номер машины? Наверняка берлинский — ну и что? Еще одно подтверждение того, что акция запланирована и проводится главным управлением имперской безопасности? Но это ему и так известно.
Вариантов выхода на секретный объект, по сути дела, не было, и Марков совсем упал духом. В столовой во время обеда встретил оберштурмфюрера Телле, вежливо раскланялся с ним — вообще–то он всегда держался несколько вдалеке от Телле, считая его умным и хитрым врагом, — и оберштурмфюрер ответил ему ослепительной улыбкой. Казалось бы, уже по одному этому можно было судить, что Марков — лучший друг Телле, но бывалые работники школы знали, что оберштурмфюрер не скупится на улыбки, которые, как правило, не отражали его истинного отношения к человеку.
Марков, приступив к обеду, подумал, что уже неделю не встречался с Телле, а это значит… Опустил ложку в тарелку и стал задумчиво помешивать суп. Никто не давал Телле отпуск, и никуда он не ездил. Из поездок в Берлин или на другие объекты не делали секрета. Значит, оберштурмфюрер выполнял особое задание. Возможно, связанное с созданием нового секретного объекта.
«Ну и что? — одернул сам себя Марков. — С Телле на эту тему не поговоришь: через пять минут станет известно начальнику школы, а это — провал».
Марков доел суп. Пережевывая бифштекс, стал припоминать, кто, кроме Телле, не появлялся в последнее время в школе. Кажется, только Валбицын. Да, со всеми он виделся, кроме Валбицына, опытнейшего эксперта по документам. А с Валбициным Марков несколько раз сидел в ресторанах, с ним он не то чтобы дружил, просто был в хороших отношениях и знал любовь господина Валбицына к рюмке. А Валбицын мог быть причастным к секретной операции.
После конца работы Марков дождался, пока Валбицын выйдет во двор, перекинулся с ним несколькими словами и уселся рядом в автобусе. Тот был в хорошем настроении, что–то напевал под нос, и от него слегка попахивало спиртным. Стало быть, успел глотнуть во время занятий. Вообще–то, это преследовалось, но Валбицын достиг такого положения, что мог позволять себе мелкие нарушения.