Чемодан пана Воробкевича. Мост. Фальшивый талисман
Шрифт:
— Разойдемся, — согласился Бобренок и положил в сумку парашютный лоскут. Топнув правой ногой, проверил, хорошо ли обернул портянку, достал карту. — Ты возьмешь этот квадрат, — очертил на карте, — будем двигаться в направлении Жашковичей, встретимся, если ничего не случится, в одиннадцать на дороге — третий километр от Жашковичей.
Шел Толкунов устало, засунув пальцы за ремень, добротный, почти новый. Капитан раздобыл его вместе с портупеей у какого–то интенданта. Кобуру, правда, не сменил — повесил на новый ремень старую и потертую, с обыкновенным
Капитан уже исчез в кустах, и Бобренок медленно двинулся в обход поляны. Вряд ли здесь закопан парашют: трава и цветы нигде не примяты — майор сразу увидел бы следы человека на поляне.
Обойдя колючие кусты, Бобренок вышел к небольшому оврагу, дно которого заросло папоротником, а песчаные склоны — кустарником. Неплохое место для тайника. Майор двинулся по дну оврага, но ее обнаружил никаких следов и, только выбираясь наверх, заметил что–то беловатое. Бобренок остановился: неужели еще один парашютный лоскут? Приблизился к нему сверху, чтобы ничего не вытоптать вокруг.
На траве лежал кусок бинта, грязная марля, и кровавые пятна проступали на ней. Человек, пользовавшийся бинтом, нашел укромное место — трава низкая, будто скошенная, сидя на такой, не оставишь следа. Наверно, человек присел на бугорок, спустил ноги. И раненый… Майор понюхал повязку: еще не выветрился запах лекарства.
Бобренок спрятал бинт в сумку. Теперь надо найти следы. Сделал большой круг и ничего не заметил. Второй, третий — и наконец его настойчивость была вознаграждена: след четко просматривался в низине, поросшей мхом, — влажный грунт осел под ногами человека, обутого в сапоги, это майор знал сейчас абсолютно точно. Шел человек из леса на дорогу, поскольку метрах в трехстах пролегала проселочная дорога к большому селу Жашковичи. А из Жашковичей рукой подать до шоссе на Маневичи.
Вдруг Бобренок даже свистнул от неожиданности и опустился на колени прямо на сырой мох, забыв, что может запачкать совсем новые галифе. Правый след вырисовывался четче, был глубже левого чуть ли не на сантиметр, а это значило: человек хромает. Итак, мужчина ступал на левую ногу осторожно, перенося всю тяжесть тела на правую. Из этого следовало…
Майор почувствовал, как запылали у него щеки. Да, из этого следовало, что человек поранил или вывихнул левую ногу: неудачно приземлился, парашют запутался в дубовых ветвях, диверсант обрезал стропы и упал. Могло так случиться? Какое это имеет значение, главное — надо искать хромого человека.
До одиннадцати оставался еще час. Бобренок дошел до проселка и, поняв, что хромой направился к Жашковичам, повернул назад. Наверное, диверсант еще до выхода на проселок спрятал парашют, и, может, удастся найти его.
Целый час майор шарил в кустах, осматривая укромные участки леса, однако сегодня фортуна уже отвернулась от него. Он опоздал к условленному месту на пять минут. Толкунов уже поджидал его — сидел на обочине дороги и смотрел осуждающе: привык к точности и даже пятиминутное опоздание считал разгильдяйством.
Не
— Ну что?
— Ничего, — мрачно ответил Толкунов. — Я обыскал каждую кочку, — ударил ребром ладони по колену, — и ничего. Проклятие какое–то…
Майор присел рядом, достал из сумки бинт и еще раз понюхал его и протянул Толкунову.
— Где? — сразу понял тот.
— Метрах в трехстах от дуба. Перевязывал ногу.
— Почему именно ногу?
Бобренок высказал свои предположения, и лицо капитана просветлело.
— Надо расспросить людей в Жашковичах, может, кто–нибудь видел хромого. — Толкунов встал легко, словно отдыхал не пять минут, а по меньшей мере час. — Пошли в село.
Бобренок внимательно наблюдал за дорогой, стараясь обнаружить знакомые следы, но безрезультатно. Совсем недавно в Жашковичи проехали возы с сеном, его клочья виднелись на обочине дороги.
Село показалось неожиданно, первая хата стояла среди леса, и только за ней деревья были выкорчеваны — там виднелись огороды. Крытая щепой, срубленная из старых, потемневших бревен, хата казалась меньше, чем была на самом деле, выглядела какой–то печальной, будто тосковала о чем–то. Крыльцо перекосилось, щепа на крыше замшела, калитка скривилась и стучала на ветру.
Может, если бы возле такого запущенного жилья росли яблони или цветы, оно казалось бы веселее, но между жердинами, огораживающими усадьбу с улицы, и хатой рос чертополох, от калитки к крыльцу вела чуть заметная тропинка.
На крыльце сидела бабка в черном платке. Бобренок, толкнув калитку, висевшую на одной петле, вошел во двор.
Поздоровался, но бабка не ответила, только приставила ладонь к уху, и майор понял, что старуха или плохо слышит, или совсем глухая.
— Не слышу я, сынок! Позови дочку, она в хате возится, а если молока хотите, то его нет, потому что нет коровы.
Майор вошел в хату. В сенях стояла бочка, на веревке висело какое–то тряпье, пахло затхлым жильем, борщом, прошлогодней капустой или огурцами. Бобренок хотел постучать в грубо сколоченную, тяжелую дверь, но она раскрылась сама, и на пороге показалась пышногрудая красивая молодая женщина с заплетенными и аккуратно уложенными на голове косами. Она не испугалась, не вздрогнула, как бывает, когда в своем доме неожиданно встретишь незнакомого человека, просто остановилась в дверях и смотрела выжидающе.
— Ваша мать послала меня… — начал майор не очень уверенно.
Женщина внимательно посмотрела на него — Бобренок заметил, как ее взор задержался на погонах, — отступила, пропуская майора вперед.
— Заходите, — пригласила гостеприимно и даже как–то поспешно, — прошу пана офицера заходить…
В комнате стоял стол, несколько табуреток и лавка вдоль стены. Но за хлопчатобумажной пестрой занавеской Бобренок заметил роскошную для бедного полесского села никелированную кровать с большими блестящими шарами на спинках и платяной зеркальный шкаф, который украсил бы любую квартиру. Это несколько удивило майора. Сел на лавку, снял фуражку, и спросил у хозяйки, что стояла в ожидании, прислонившись к печке: