Чемоданный роман
Шрифт:
Тишина делалась все более напряженной, а атмосфера — холодной в прямом смысле слова.
— Можно включить обогрев? — спросил Хирумицу.
— Можно включить обогрев? — перевел Костя.
— Нет, — ответил Вова.
— Нет, — перевел Костя.
— Почему? — спросил Хирумицу.
— Почему? — перевел Костя.
— Дазнт ворк, — пояснил Вова.
— О! — сказал Хирумицу.
Мой разум вернулся ко мне примерно в тот же момент, когда Вова — я почувствовала это — совершил превращение. Оно было подобно тому, которое спонтанно произошло с дядей Васей. Но если дядя Вася вспомнил,
— Лора, — сказал он, — попроси своего приятеля поторопиться. У меня мало времени.
— Хирумицу-сан, — сказала я, — ask your questions.
Хирумицу кивнул и начал с самого актуального:
— Какого года выпуска этот автобус? — спросил он.
— Понятия не имею, — ответил Вова, — я вижу его впервые в жизни. Давайте по существу.
Вообще, Хирумицу было за что уважать — он не потерял лицо. Он даже велел Токадо начинать запись.
— Не могли бы вы примерно оценить, каков реальный процент нелегальных автомобилей от общего числа, попадающего на рынок России? — перевел Костя вопрос по существу, до невозможности удививший меня: я ожидала, что Хирумицу станет и дальше интересоваться автобусом.
На месте Вовы я бы ответила что-нибудь в духе дяди Васи — типа «а хуй его знает», — но Вова заявил, что может поделиться своим мнением лишь в отношение потока, идущего через дальневосточные порты, однако если господина Хирумицу интересует ситуация с западными поставками, то у него, Вовы, есть хороший товарищ в Калининграде, он может дать его контакты. Калининград Хирумицу не интересовал.
Дальше почти не случилось ничего интересного. Вова сидел за рулем автобуса — спиной к публике: как договаривались. Он отвечал на вопросы японского журналиста спокойно и безупречно-грамотно. Настолько, что примерно на пятой минуте интервью я поверила, что притащила на встречу к Хирумицу одного из тех людей, чьи имена не произносят всуе. Единственное, чего я не помнила — как мне это удалось.
А еще через пару минут внезапным выбросом левой руки Вова снес зеркало заднего обзора. Зеркало проецировало изображение Вовиного лица прямо в объектив хищной камеры Токадо, и это, с точки зрения Вовы, было нехорошо.
— Скажите оператору, — сказал он, очень натурально сдерживая злость, — что разговор закончится прямо сейчас.
Представив, как наши местные бандиты смотрят японский фильм, гадая, что за мужик излагает все их рамсы от первого лица, я дала себе пожевать уголок сигаретной пачки. Ржать на саммите — последнее дело. Вообще-то, это нервное: не думаю, что мне действительно хотелось смеяться.
Интервью длилось 40 минут. Под конец Вова поведал Хирумицу о схемах взаимодействия между нашими моряками и пакистанцами, работающими в Японии на автосэйлах. Такого я ему не рассказывала. Значит, он знал. И тут я наконец догадалась, почему он приехал на таком раздолбанном транспорте: просто за полчаса до нашей встречи на Вову было совершено покушение. Машина — буквально в говно, а сам он чудом выжил, потому что находился вовне. «Бедная Казимирова, — подумала я, — не жизнь, а пороховая бочка».
— Мне пора, — сказал Вова.
— Большое спасибо за интервью, — сказал Хирумицу.
Вова завел автобус, и мы вышли. Последним из груды самоходного металлолома выбирался Хирумицу. Он еще раз окинул взглядом автобус и что-то сказал.
— Господин Хирумицу просит извинить его, — перевел Костя Вове, — он говорит, что вы совершенно не вписываетесь в стереотип русского…ээээ — бизнесмена, которых в Японии привыкли представлять несколько иначе.
— Это, видимо, не мои проблемы, — разумно предположил Вова.
На том и расстались. Вова уехал, а съемочная наша группа пошла к машине, поставленной таким образом, чтобы исключить случайную встречу между водителем Валерой и мафией.
— Рола-сан, — сказал через триста метров Хирумицу, — я ничего не понял.
— Знаете, господин Хирумицу, — ответила я, — это не всегда обязательно.
Бог не выдаст, свинья не съест.
— Я думаю, — сказал Хирумицу еще через стометровку, — это был не совсем тот человек, которого я ожидал.
— В смысле? — Я остановилась.
— Я думаю, что это был просто бизнесмен, — пояснил Хирумицу, — а не Бизнесмен.
— Вы имеете в виду, это не мафия?! — Я не на шутку осерчала: нас с Вовой, приехавшим на интервью несмотря на то, что его только что взорвали, заподозрили в фэйке.
— Да, — сказал Хирумицу.
— С чего вы взяли?! — В моих глазах плясали красные точки, мешающие как следует разглядеть выражение лица Хирумицу.
— На нем были дешевые часы, — сказал японец, — очень простые.
Черное небо, все это время кое-как державшееся на гвоздях, наконец обрушилось. Оно оказалось душным и колючим, как одеяло из верблюжьей шерсти.
— Хирумицу-сан, — сказала я, выбираясь наружу из-под тяжелых складок мироздания, — никогда не судите людей по себе. Мой вам совет.
После этих моих слов внезапно погасли фонари. Это никакая не метафора: фонари действительно погасли сразу после того, как я посоветовала Хирумицу расширить взгляд на мир.
— Рола-сан, — сказал он, — я видел русскую мафию.
Лучше бы Хирумицу этого не говорил. Точней, огромное ему спасибо за то, что он это сказал: сам того не подозревая, он поймал сбежавшую от меня лошадь, заботливо подвел ее ко мне и даже всунул мою ногу в стремя. Мне оставалось лишь сесть верхом.
— Господин Хирумицу, — сказала я, поудобней размещая задницу в седле, — если б вы знали, сколько раз видела ее я.
Три раза я ее видела.
В первых двух случаях я вообще не знала, с кем говорю: мне сообщили имена и звания лишь после того, как аудиенция была окончена. Оба раза моими собеседниками были крайне скромные, вежливые и совершенно неброские на вид люди, которые держали в своих руках реальную власть над регионом. В третьем я повела себя еще хуже, чем Хирумицу, потому что знала, с кем еду общаться в город К., но была потрясена, когда встреча состоялась: царь Дальнего Востока явился на нее в телогрейке и валенках. Как и Хирумицу, я считала, что царь обязан ходить в мантии из горностая. В отличие от Хирумицу, у которого оказалось больше такта, я спросила царя о валенках.