Чемпион
Шрифт:
Кушнер не успел броситься на него. Один из приятелей бородатого подставил ногу, и Кушнер едва не растянулся между столиков, а второй, ловко выскочив из-за стола, схватил его за воротник пиджака и за галстук и швырнул в стенку. Кушнер припечатался лбом и замер. Его ударили ногой по спине, и он осел на пол, разинув рот в беззвучном крике.
Моего вмешательства студентки не ожидали и, когда я, подскочив к бородатому, одним ударом отправил его в глубокий нокаут, попросту ошалели. Приняли меня за принца из «Сказки».
Второго фарцовщика я успокоил броском через бедро, а с третьим пришлось повозиться.
Понравившуюся мне зеленоглазую блондинку со строгим лицом звали Ингой. Она была единственной среди подружек, не ударившейся в истерику. Три других рыдали навзрыд, и двум из них мне пришлось дать пощечины, чтобы немного привести в чувства. Очкарик, близоруко моргая и пуская кровавые слюни, выпил залпом три кружки пива и отрубился, сидя на стуле.
– Наверное, у него сотрясение мозга, – озабоченно сказал Кушнер, а я подобрал с пола и нацепил очкарику на нос его раздавленные очки. Это выглядело не слишком благородно, но было всеми воспринято с пониманием.
Воспользовавшись суматохой, подруги фарцовщиков тихо смылись. С самими мажорами тоже не возникло проблем. Когда они оклемались, подъехавший Серый очень внушительно провел воспитательную беседу, и они раскаялись в своем поведении. В знак примирения совали деньги и остатки свого спиртного запаса. Серый взял с них полторы тысячи, которые мы разделили пополам, и две бутылки канадского виски, после чего они удалились, вполне искренне говоря нам «Спасибо» неизвестно за что.
– Быть вышибалой – это значит не только махать кулаками, но и уметь делать так, чтобы все оставались довольны, – назидательно сказал Серый и, глядя на слегка успокоившихся студенток, вздохнул: – А ведь кто-то трахает эти сокровища!
Девушка, с которой танцевал бородатый, на день рождения не пошла. Она уехала с Серым. А я сумел поговорить с Ингой и взял у нее телефончик. После этого мы несколько раз встречались, и однажды она заговорила о Кушнере. Дескать, он хороший и верный товарищ, умница, отличник учебы, вот только слабенький и не может за себя постоять. Хотя все время пытается, отчего частенько и ходит побитым. Два года он занимался в какой-то секции карате, но, видать, результата это не принесло.
– В чем проблемы? Пусть приходит, я его поднатаскаю.
– Правда?
– Сделать из него чемпиона не обещаю, но отмахаться от гопников он сумеет. Если, конечно, не испугается.
Вот он и пришел…
Отдышавшись, он поднялся и теперь с понурым видом стоял передо
Я снял защитные накладки и вытянул ноги.
– Ну как, желание тренироваться не пропало?
– У меня ничего не получится.
– Если так себя настраивать, то, конечно, ничего не получится. Надо работать. Пахать. А ты хотел, чтобы все с неба свалилось? Так не бывает! Знаешь, сколько лет я посвятил тренировкам? Каждый день по четыре, по шесть, по восемь часов! У меня на походы по дискотекам и барам времени не было… Короче, решай сам. Хочешь заниматься – бери медицинские справки, выбрось это дурацкое кимоно и приходи, я тебя запишу в группу самбо. И готовься к серьезной работе.
– Это… Это правда?
– Нет, блин, я вру! Ждать тебя?
Кушнер энергично закивал, и при этом глаза его как-то странно блестели.
Я подумал, не спросить ли его об Инге? Может, он знает, куда она подевалась. Подумал и не спросил. Не к лицу тренеру делиться с учеником своими личными неурядицами.
Глава четвертая. Становится горячее
Меня разбудил звонок Серого.
– Собирайся, есть тема. Через двадцать минут я за тобой заскочу.
– Что случилось-то?
– Узнаешь.
Он приехал раньше, чем через двадцать минут. Я успел только ополоснуться под душем и проглотить чашку кофе, когда услышал знакомый сигнал клаксона. Быстро переодевшись, я выбежал на улицу. Красная «шестерка» Серого стояла напротив подъезда, из приоткрытых окон доносилась песня Любы Успенской: «Гусарская рулетка – жестокая игра…»
– Вечно тебя ждать приходится. – Серый постучал ногтем по стеклу круглых часов на торпеде. – Через полчаса у нас встреча, а нам еще через весь город пилить.
Насчет «всего города» он преувеличил. Встреча была назначена у Медного всадника, и мы добрались минута в минуту. Серый приткнул машину к поребрику набережной и выключил двигатель. Оглядевшись по сторонам, он вздохнул:
– Прокуратура точностью не отличается, – и вставил в магнитофон новую кассету. Теперь это был Вилли Токарев: «Небоскребы, небоскребы, а я маленький такой…»
– А вот и наш друг, – объявил Серый, когда закончилась третья песня.
К машине торопливым шагом подходил мужчина в темном костюме. Я с трудом узнал в нем Леху Рожкова, с которым познакомился на соревнованиях меньше года назад. Тогда он носил волосы средней длины и едва дотягивал до нижней планки полутяжелого веса. Сейчас Леха отрастил огромное пузо, колыхавшееся при каждом движении, и сверкал «ленинской» лысиной, а для того, чтобы компенсировать отсутствие растительности на макушке, отпустил баки.
– Ты чего, в Чернобыле был? – спросил Серый, когда Рожков с трудом устроился на заднем сиденье. – Как тебя ни увижу, ты все толще и толще.
Рожков торопливо пожал нам руки, провел ладонью по лысине и покосился в боковое окно. За несколько минут нашего разговора он повторил это, наверное, раз пятнадцать.
Серый убавил громкость магнитофона:
– Ну как, удалось чего-то узнать?
– Посмотреть все дело не получилось. Но два важных момента я выяснил. Во-первых, квартиру пытались поджечь. Пустили газ, а в комнате, вокруг трупа, набросали бумаг, обмазали их клеем «Момент» и запалили.