Чемпионы Темных Богов
Шрифт:
Они ощутили, как мой разум начал изменяться. Демоны взвыли и обернулись ко мне. Я пытался устоять на ногах. Увидел, как Санахт отрубил лапы одной из них, когда та отвернулась от него и бросилась в мою сторону. В разуме разворачивались формулы, множась, обретая существование благодаря моей воле.
Гончие стягивались ко мне, смыкаясь мерцающими оковами. Палуба у них под ногами покрывалась изморозью, их кровь поднималась в воздух, словно дым. Орудийный огонь и клинки били по стае, и некоторые падали или разлетались на куски. Но гончие не останавливались и не сворачивали с пути. Они понимали, что я намеревался сделать, и собирались уничтожить меня прежде, чем я успею свершить задуманное.
Формулы изгнания древние, их тайны были известны на протяжении тысячелетий, и забывались множество раз. Готовить их следует с осторожностью, а применять со всей тщательностью. Но у меня не оставалось ни времени, ни сил для предосторожностей. Я высвободил мысли и позволил им омыть узы крови.
Гончие взвыли, но вопль умер у них в глотках. Их тела вспыхнули. С них начали отслаиваться хлопья пепла. Чешуя треснула. Огонь в их глазах загорелся ярче. Демоны задыхались в реальности, и я был рукой на их горле.
Ариман, Астреос и остальные разом открыли огонь. Болтерные снаряды били по рассыпающейся плоти, обращая ее в серые облака. Секунду мне казалось, что я преуспел, что я все же выживу.
Гончая перескочила превращающуюся в прах свору и приземлилась передо мной. По ее вздымающимся бокам стекала расплавленная медь, края тела смазывались дымкой из золы и пепла. Я закончил последнюю часть формулы, и почувствовал, как варп вздулся и вытянулся в реальность, чтобы утащить гончих назад в их измерение.
Пасть гончей разверзлась. Ее зубы были черными щелями в ткани мира. Я слышал крики и грохот стрельбы. Тело гончей разлетелось на куски, когда та ринулась на меня. Ее вой поглотил мой разум.
Челюсти сомкнулись на моей шее.
Буйство и краски жизни исчезли, на меня накатило безмолвие, и вот тогда я умер в первый раз.
Джон Френч
Тёмный Принц
Свет меркнет. Мои глаза, видевшие так много, силятся разобрать слова, которые я пишу. Скоро наступит момент, когда я умру во второй и в последний раз. Я расплачусь своей душой за обладание запретными знаниями. Я говорю, что это станет моей второй смертью, и в некотором смысле так оно и есть. Ибо на три тысячи восемьдесят первый год своей жизни я умер в первый раз. Но это не стало концом. Ибо вот он я.
Меня зовут Ктесиас, в прошлом один из Тысячи Сынов, и это повествование о лжи и обмане, а также о том, почему я пережил одну смерть, лишь чтобы умереть снова. Но не я главное действующее лицо в этом рассказе, сия сомнительная честь достанется моему бывшему повелителю Ариману. Это его история, хотя я стал ее свидетелем.
И она начинается с того, что лезвия-бритвы вскрывают мне горло, и я с криком вылетаю из реальности.
Смерть — это безмолвие, место между «тут» и «там», между гулким сердцебиением и тишиной вечности. Меня окружила пустая чернота, тотальная и непроглядная. Я ощущал лишь ветер и касание сухой пыли. Я не чувствовал ни тела, ни лица, ни тяжести мышц и боли костей в руках. А еще я не мог вспомнить, кто я такой и как здесь очутился.
— Приветствую, Ктесиас, — раздался голос настолько неожиданный, что он показался мне ненастоящим. — Вот мы и здесь, старый друг.
Я не узнал голос, хотя и знал, что должен. Я попытался открыть рот, спросить у говорившего, кто он. Тщетно.
— Не говори, Ктесиас. Для этого у тебя нет языка, только не здесь. Тут ты не более чем безмолвное имя.
Я не знал, что имел в виду этот голос, но понимал, что он прав. Я ощущал правдивость его слов холодной кромкой кинжала на коже.
— Ты ведь знаешь, где ты, — прозвучал другой голос.
Тогда я вспомнил. Медленно потекли воспоминания, влажные и отчетливые. Мое тело лежало на металлической палубе корабля под названием «Сикоракс». Вокруг моих изломанных конечностей растекалась лужица сворачивающейся крови. Я не дышал, и оба мои сердца только что отбили свои последние удары.
— Да, все верно. Ты умираешь. Ты стоишь на пороге врат душ. Все эти века ты пытался уползти от них, но вот они здесь, распахнуты настежь и ждут тебя.
Затем пришло и остальное, все разбитые и окровавленные подробности слишком долгой жизни. Я вспомнил, что был рожден женщиной, а когда вырос, стал полубогом во времена, когда люди более не верили в них. Я вспомнил, что был воином и ученым, который позже стал нести ужас. Я вспомнил, что последние мгновения до того, как я начал умирать, полнились воем гончих и смрадом горящей крови.
— Я бы спросил, предвидел ли ты это, но ты ведь не сможешь мне ответить, верно, друг мой? Нет, подобное искусство никогда тебе не нравилось.
Затем я понял, кто со мной разговаривал, а также зачем. И едва я это понял, как тут же пожалел.
— Я здесь из-за долга, Ктесиас. Я здесь из-за крепости оков, что ты наложил на себя. Я здесь ради последнего, что ты способен отдать. Прости за формальности. Ты понимаешь, ведь ты знаешь силу и важность слов. Я всегда уважал это — смертный, что умел создавать узы из слов и имен, но сковывавших и его самого звонкими цепями пактов и сделок. Звяк, звяк… звяк, звяк…
Я словно слышал его улыбку — губы растянулись, обнажив острые зубы, язык то и дело облизывает их кончики. Я не видел его лица, но мне и не требовалось. О некоторых вещах лучше просто знать, но не видеть.
— Прости, Ктесиас. Я буду скучать по тебе. Мне было так интересно наблюдать за тобой.
Тогда меня что-то коснулось. Вокруг когтей, погрузившихся в мою душу, возникло ощущение плоти и кожи.
— Мне бы хотелось спросить, жаждешь ли ты выжить, но, боюсь, тебе больше нечего предложить. Но у тебя хотя бы осталось это время. Конечно, его немного, но большего я тебе дать не могу.