Чемульпо-Владивосток [СИ, финальная редакция, том 1]

Чернов Александр Борисович

– Главное, Степан Осипович, - это противодействие японской минной войне...

– Это вы написали раз пять. Нам и одного было достаточно. Учитывая те данные, что собрал Всеволод Федорович о японских планах и способах минных постановок, нам действительно придется любой выход в море до больших глубин предварять проводкой тралов. Константин Федорович Шульц этот вопрос проработал и приказ по организации трального каравана уже в Артуре и Владивостоке. Хотя флот от этого и будет испытывать определенное стеснение, ничего не поделаешь...

Кстати... А по какому такому делу Вы в Питер отправились? Или на

эскадре офицеры-медики уже более не нужны будут?

– Имею письмо от нашего командира, на имя государя, которое поклялся Всеволоду Федоровичу доставить лично.

– Так значит. Понятно... Не обижайтесь. Теперь давайте о главном поговорим, что меня действительно интересует. И чего, к сожалению, в ваших телеграммах нет...

Степан Осипович придвинулся к Вадику поближе, оперевшись локтями о крышку стола. Густые брови его слегка нахмурились, а взгляд, за какое-то мгновение до этого вдруг ставший каким-то отрешенным, вновь обрел ясность и поразительную, отмечавшуюся многими людьми, лично знавшими нашего выдающегося адмирала, "макаровскую" энергетику.

– Я вот все никак не могу взять в толк... Как, блистательно выиграв сражение с многократно превосходящим противником, Всеволод Федорович, пусть море будет ему и его соплавателям пухом, но КАК он смог после этого потерять свой крейсер?! И угробить практически всех на нем? Ведь значит корабль погиб практически мгновенно? Тогда как получилось, что именно те, кто должен при катастрофе гибнуть в первую очередь - раненые, из которых многие лежат в бессознательном состоянии, каким то чудом спасаются, а весь остальной экипаж гибнет? Я не могу в это поверить. Такого просто не может быть. Поэтому постарайтесь, Михаил Лаврентьевич, тщательно вспомнить последние часы корабля. Очень постарайтесь, любезный... Ведь даже если Вы не отходили от раненых, не может быть, чтобы вас не интересовало, что и как происходит наверху!

Вадик невольно поеживался под пронизывающим взглядом внимательных, светло-серых глаз комфлота. Макаров определенно чувствовал вранье за версту. Но удар нужно было держать. Иначе, расскажи он сейчас о том, что "Варяг" вовсе не на дне Желтого моря, может вмиг разлетится вся конструкция их хитроумного плана. Тем более нельзя раскрывать и поручения Алексеева, не оправдать доверия наместника императора и главнокомандующего, это... Это просто по любому добром не кончится! И приходилось скрывать правду именно от того, кому, по идее, и надо было бы первому рассказать, что и как. Причем ВСЕ!

Оставалось только стиснуть зубы и молчать. Потому что перед ним сейчас сидел человек с таким темпераментом и такой энергетикой, что мог запросто на радостях приказать Вадику остаться при его штабе, или что нибудь еще в этом роде. Подумаешь, экипажи для трофеев! Будут трофеи, будут и экипажи! И ради этого лезть к царю?! Зачем, когда это его, комфлота уровень принятия решений? А молодые, храбрые и неглупые офицеры нужны для войны, а не для обивания порогов в приемных, что ж с того, что Алексеев разрешил? То, что храбр, ясно. Что не глуп - телеграммы читал. Раз-два, и будьте любезны... Будет еще один боец в моей банде единомышленников!

И что? Отказаться выполнить приказ вице-адмирала? Или ночью выбрасываться из поезда посреди сибирской тайги? Вадик вдруг почувствовал себя как тогда, на злосчастном

экзамене по химии, когда вместо уже честно заработанного "отлично", змей Пал Палыч, или Падло Подлович, как поминали его многие из лоботрясов-студиозиусов, с милой, обезоруживающей улыбочкой провозгласил, "Ну-с... Друг мой, еще один дополнительный вопросик, и зачетку на стол!" Тогда это закончилось минут через двадцать позора желанным для полгруппы "удовл". А вечером ждала встреча с разъяренным папашей.

Макаров между тем продолжал методично обкладывать позицию Вадика со всех сторон.

– Понимаю, что у Вас, Михаил Лаврентьевич, выпытывать о маневрировании в бою, стрельбе, противнике и тому подобном больше, чем Руднев написал сам, занятие глупое. Ваш медицинский отчет великолепен. Анатолий Павлович Филиппченко, ваш старший коллега и великий профессионал, это мое мнение полностью разделяет. Так что можете не сомневаться, кое какие решения я уже принял, вы свой долг исполнили сполна. Он хотел сам с Вами поговорить, но сейчас прикорнул маленько, опять всю ночь бумаги писал. Пусть поспит. Или у Вас что-то особое для него имеется?

– Никак нет, все в отчете, Степан Осипович.

– Тогда не буду будить...

В общем, в кухне на мостике вы не участвовали. Это понятно, но... Вот смотрю я на Вас, и нутром чую, не договариваете вы что-то. Ведь то, что происходило после боя, так или иначе мимо вас пройти не могло. КАК погибал "Варяг"? КОГДА и ПОЧЕМУ Руднев отдал приказ на эвакуацию раненых? Был ли крейсер на ходу в этот момент, имел ли крен, дифферент, заводили ли пластыря, были ли потушены пожары? Ну, хоть что-то из этого у Вас в памяти отложилось? Вспоминайте!

– Степан Осипович! Виноват, но не могу я ничего связного Вам доложить, потому как сам был здорово контужен в голову, и к тому моменту еще не отошел... Поэтому меня с ранеными и отправили, по-видимому... Толку на борту от меня никто уже не ждал. Крейсер имел крен на правый борт, градусов пять... Может чуть больше. Пожар в корме был не ликвидирован, дым из иллюминаторов шел, да и над палубой тянуло. Как раз он то и беспокоил офицеров и командира. Слышал, что говорили об остатке угля, что даже до Сайгона вполне хватит... Потом, со мной ведь не всех раненых погрузили, там еще оставались. А на воде меня мгновенно укачало, и я отключился... А когда очнулся, в сумерках уже, мне машинный квартирмейстер доложил, что там, куда "Варяг" ушел, был мощный взрыв и зарница яркая...

Вадика трясло от нервного напряжения. Как там у Штирлица... "Он никогда не был так близко к провалу!" Но к счастью Макаров истолковал возбужденное состояние и срывающийся голос Банщикова как искреннее горе по погибшему кораблю и боевым товарищам, и вызванный переживаниями первого в жизни боя нервный срыв. Взгляд адмирала вдруг потеплел, и он по отечески, взяв Вадика за руку, заговорил:

– Эх, каких людей, какой крейсер мы потеряли... Ну, успокойтесь, Михаил Лаврентьевич. Держитесь, мой дорогой. Это война. Штука она тяжелая. Без потерь не бывает... Сейчас вот валерианы вам накапаю... Жена снабдила. Как в воду глядела, бывает настойка сия весьма необходима... И часто, благодаря нашей российской традиции: бесподобного сочетания лености и тупости. Вот вчера, к слову, когда четыре часа паровоз меняли, употребил. Помогает.