Черчилль. Биография
Шрифт:
6 декабря, на церемонии по поводу присвоения ему звания почетного гражданина Манчестера, Черчилль открыто говорил о своих опасениях. Он предупреждал, что социализм, то есть контроль государственных чиновников над частным бизнесом, приведет к тому, что Британия не сможет обеспечивать жизнь людей. Как минимум четверти населения придется «исчезнуть тем или иным образом, когда упадет уровень жизни. Эмиграция, даже в невообразимых ранее масштабах, не успеет предотвратить этого печального упадка».
Через четыре дня после манчестерской речи Черчилль, стремясь к солнцу и с намерением активизировать работу над мемуарами, вылетел в Париж, а оттуда – в Марракеш, где и провел месяц. Впрочем, тревоги трудно было отложить в сторону. Клементине, у которой не нашлось сил на эту поездку, он написал 12 декабря:
И работать, и рисовать удавалось хорошо. Почти ежедневно приходили пакеты с версткой и историческими заметками. Потом у Черчилля начался сильный кашель, и он попросил приехать лорда Морана. Тот так и сделал, захватив с собой Клементину. Оба с облегчением узнали, что воспаления легких нет. Черчилль, тоже этим обрадованный, быстро встал с постели и вернулся к столу и к мольберту.
4 января 1948 г. Бирма стала независимой республикой. В этот день к Черчиллю в Марракеш вылетел лорд Черуэлл. Он вез с собой восемь глав военных мемуаров, тщательно выверенных Эдвардом Маршем. Новые заметки и предложения прислал из Оксфорда философ Исайя Берлин. Не вся критика воспринималась Черчиллем одинаково хорошо. Когда Ривз написал, что, по его твердому убеждению, в повествовании цитируется слишком много документов и требуются существенные изменения, чтобы органично вплести их в текст, Черчилль впал в уныние. Сара решила его успокоить. «Ты лучший историк, лучший журналист, лучший поэт, – написала она. – Молчи, слушай очень немногих и при этом пиши от своего сердца о том, что знаешь, и пусть оценивают читатели. А они оценят, все будут слушать твою историю. Невыносимо видеть тебя бледным и не получающим удовольствия от работы».
Впрочем, некоторые советы Ривза принимались благосклонно. 14 января тот возразил против названия, которое Черчилль дал первому тому мемуаров – «Путь вниз». Он сказал, что это «звучит пессимистично», и прислал на выбор несколько вариантов. Черчилль решил, что книга будет называться «Надвигающаяся буря».
18 января Черчилль уехал из Марракеша, и через четыре дня уже выступал в палате общин в дебатах по международным делам. Он заявил, что единственный способ избежать конфликта с Россией – перейти к решающим переговорам с советским правительством и путем формального, секретного и серьезного дипломатического диалога прийти к длительному соглашению. Именно это слово – «соглашение» – он использовал в фултонской речи.
Но Советский Союз, похоже, не был настроен на компромисс. 21 февраля Чехословацкая коммунистическая партия при поддержке Москвы получила власть в Праге. Четверо чешских беженцев, включая генерала Ингра, бывшего во время войны министром обороны чехословацкого правительства в изгнании, приехали за советом к Черчиллю. После встречи Черчилль попросил Бевина и американского посла Льюиса Дугласа принять их. Кроме того, он сообщил своему бывшему военному секретарю Иэну Джейкобу, который недавно был назначен руководителем службы заграничного вещания компании BBC, что, по словам одного из чехов, «BBC сейчас слушают в Чехословакии даже больше, чем во время войны, но есть ощущение, что радиостанция не использует по максимуму свои огромные возможности».
Узурпация коммунистами власти в Чехословакии привела Черчилля в ярость. 17 апреля Дуглас после разговора с ним сообщил в Вашингтон: «Черчилль считает, что пришло время прямо сказать Советам, что, если они не уйдут из Берлина и вообще из Восточной Германии за польскую границу, мы сотрем в порошок их города».
19 апреля журнал Life начал частями публиковать первый том военных мемуаров Черчилля. У журнала была огромная читательская аудитория, которая сильно выросла, когда вышел из печати целиком первый том, и росла с появлением каждого из пяти последующих томов. Это было первое полностью документированное свидетельство о войне и единственное, написанное одним из участников Большой тройки. Продажи были гигантскими, как дома, так и за рубежом. Центральной темой первого тома была слабость демократии перед лицом тирании до 1939 г. и нарастание вражды в годы между мировыми войнами.
7 мая на инаугурационном заседании Конгресса Европы в Гааге Черчилль сделал сильное заявление о необходимости прекращения «межнациональной ненависти». Он призвал к «активному стиранию границ и барьеров, которые обостряют и замораживают наши противоречия». Приветствуя делегатов Конгресса из Западной Германии, он заявил, что «немецкая проблема» заключается в восстановлении экономики Германии и возрождении «древней славы немецкого народа без угрозы соседям. Нам же, – сказал Черчилль в Гааге, – следует задаться вопросом: почему в миллионах домов по всей Европе, при всей ее просвещенности и культурности, люди должны дрожать, опасаясь стука полиции в дверь? Это вопрос, на который мы должны ответить здесь и сейчас. Это вопрос, на который у нас есть возможность ответить. В конце концов, Европа просто должна подняться во всем своем величии, чтобы противостоять любого вида тирании – древней или современной, нацистской или коммунистической. У нас есть сила, которую невозможно преодолеть и которая, будучи примененной в нужное время, может больше никогда не понадобиться».
Через два дня уже в Амстердаме Черчилль говорил, что понимает страдания, выпавшие на долю немцев, русских и японцев. «Мы не выступаем против какой-то расы или какого-то народа, – сказал он. – Мы выступаем против тирании во всех ее видах». В связи с этим Черчилль поддержал предложение Франции о созыве Европейской ассамблеи, впервые озвученное в Гааге три месяца назад, и был очень недоволен, когда Эттли в частном письме сообщил ему, что, по мнению Бевина, министр иностранных дел «не может в данное время принять окончательного решения» по этому поводу. В ответ Черчилль выразил надежду, что правительство «найдет возможность больше учитывать мнение западных европейцев». Но лидеры лейбористов уклонялись от ориентации на Европу, поскольку это было непопулярно среди рядовых членов партии.
Дважды за это лето Черчилль вступал в конфликт с партией, которую возглавлял. В палате общин он потребовал, чтобы Британия признала недавно провозглашенное Государство Израиль. 2 июня Генри Ченнон после обеда, устроенного в честь Черчилля в отеле «Савой», записал в дневнике: «Отношение к нему было сдержанным, но его ни в коей мере нельзя назвать недружественным. Однако прошлогодний восторг улетучился. Думаю, партия недовольна его просионистскими взглядами».
Однако, невзирая на такое отношение, Черчилль продолжал настаивать, что Британия должна признать Израиль, и критиковал политические решения, с которыми был не согласен. Но для тех, кто работал над черновыми главами его мемуаров, он написал летом: «К оппонентам необходимо относиться с полной справедливостью». И он действительно старался, чтобы в повествовании были представлены взгляды тех, с кем он не был согласен. «Вы должны понять, – писал он Исмею, – что я вовсе не собираюсь проявлять недоброжелательность к людям, которых мы в свое время выбрали и которые, без сомнения, старались сделать все как можно лучше».
Но без обид, разумеется, все равно не обошлось. Несколько оскорбленных генералов потребовали внести изменения в последующие издания, на что Черчилль согласился. Когда вышел из печати второй том, запротестовали три французских генерала и сын четвертого. Направляя их протесты Черчиллю, Эмери Ривз заметил: «По-видимому, ваши мемуары пробудили воинственный дух французских генералов, которого им так не хватало в 1939 г. Возможно, следовало бы опубликовать этот том в самом начале войны».
Черчилль не стал отметать с ходу критику французских генералов. Напротив, он думал о них, когда в специальном предисловии к французскому изданию написал: «Факты, о которых я свидетельствую, говорят о том, что политики и палата депутатов не дали французской армии перед войной хорошей возможности проявить себя. А кроме того, она была разорвана таким мощным вторжением немецких танков, какое мало кто из нас, сидя в своих служебных кабинетах, мог предвидеть. Следовательно, несмотря на всю храбрость ее солдат и профессионализм ее командиров, она просто не имела возможности на равных сопротивляться немцам».