Чердак дядюшки Франсуа
Шрифт:
— А как же песни? — волнуясь, спросила Люсиль. — Если на них будет стоять и моё имя, всё равно это станет известным.
Больше всего опасался Вальдек именно этого вопроса. От его разрешения зависело будущее Вальдека-поэта, слава, успех. Ему надо было уговорить Люсиль отказаться от авторства. Как ни доверчива она, вдруг она тоже захочет известности, захочет, чтобы и её имя стояло на их песнях!
Наклонившись к самому уху Люсиль, он прошептал:
— Я и тут пойду вам навстречу. Чтобы не поставить вас в неловкое положение, я сохраню в тайне ваше участие в нашей общей работе, и мы будем повсюду указывать
— Да! — чуть слышно произнесла Люсиль. Это слово сорвалось с её губ прежде, чем она успела решить в душе, что готова на сотрудничество с Вальдеком.
Вальдек только и ждал её согласия и тут же заговорил голосом хозяина:
— В таком случае, мадемуазель, имейте в виду, что в следующую субботу у графини Думер состоится приём, на который приглашена ваша хозяйка. После вашего сегодняшнего успеха я не сомневаюсь, что пригласят и вас. Если вы не успеете к этому времени написать что-нибудь новое — а вы должны попытаться написать, — принесите всё, что у вас есть: разрозненные строфы, отдельные строчки… Я посмотрю, скажу, как и что надо будет исправить…
Взгляд Вальдека упал на серебряную вазу, стоявшую на изящной колонке мозаичного дерева. В вазу цветов не ставили. В ней лежали две-три программки балетных спектаклей-гала?.
— Впрочем, нам нет нужды ждать приёма у графини, положите то, что напишете, сюда. Я буду в четверг в пять часов на чае у вашей хозяйки. Но помните о вашем обещании… Никому ни слова!..
Глава тринадцатая
Неужели Люсиль лжёт?
После того как Люсиль договорилась с Вальдеком, она всё время была как во сне. Она работала не только днём, но и ночью, но в назначенный срок не приготовила для Вальдека обещанных песен. Как назло, когда надо было спешить, у неё не хватало ни мыслей, ни слов. О чём писать? А ведь до сих пор она никогда не задумывалась над текстом. Она сочиняла стихи, потому что мысли приходили сами собой и сами складывались в слова, а слова выливались в песню.
Как же дать знать Вальдеку, что она не готова? Написать письмо? Но если их отношения с Вальдеком должны храниться в тайне, совсем ни к чему письмо, написанное её рукой! Кто знает, к кому оно может попасть. Отец между тем всегда настаивал на том, что точность и аккуратность обязательны как для мужчины, так и для женщины.
Скрепя сердце она написала Вальдеку несколько слов о том, что запаздывает и что песни будут готовы ещё через три дня. Однако воздержалась от того, чтобы указать место, где их ему вручит.
Оставив письмо в условленном месте, в вазе у г-жи де Мурье, она почувствовала огромное облегчение. Рифмы тотчас закружились в её голове, а темы?.. Их не пришлось долго искать. О Беранже, преследуемом Беранже — «короле песни», была первая песенка. О том, как приходят к нему на помощь друзья, а их у него сколько угодно — знакомых и незнакомых. Они собирают для поэта деньги, но денег всегда мало… Сборы никогда не могут «догнать» штраф. Второе, шуточное стихотворение, было пока без нот, о приезде жирафы и её триумфальном въезде в Париж.
Третье — и ноты к нему — о невидимке Виллеле, которого как будто уже и нет в правительстве, но который незримо присутствует повсюду, принимая то облик Полиньяка, то ещё кого-нибудь из министров. Люсиль, которая редко бывала довольна собой, нашла, что первые песенки, которые она написала «по заказу», удались. Как больно, что она не может их показать ни Ксавье, ни отцу, ни даже дядюшке Франсуа и Клерану. Ведь так важно получить первую оценку от близкого человека. Но этого нельзя! Она связала себя словом и слова этого не нарушит.
Хорошо, что Вальдек не подсказывал ей ни темы, ни формы, ни мелодии. А Люсиль после разговоров, которые она слышала от Ксавье и его товарищей-студентов, а также от отца, Франсуа, Клерана, не приходилось искать политических тем: они напрашивались сами собой. Но подумать только, до чего бесправны девушки! Ведь на чердаке, даже в часы, когда там встречаются только свои, она, Люсиль, участия в спорах не принимает. Только слушает, не пропуская ни слова. Зато теперь, в песнях, она вольна высказывать мысли, какие она считает нужными.
Мадам де Мурье, которая очень дорожила Люсиль, согласилась на то, чтобы девушка не прерывала своих уроков у г-на Пьера и разрешила ей по вторникам проводить у неё только полдня.
Люсиль с удовольствием думала о предстоящем уроке и, надев новое платье, купленное на первые деньги, заработанные у г-жи де Мурье, кокетливо повертелась перед зеркалом, прежде чем отправиться на урок.
Всё предвещало ей удачу. И действительно, урок сошёл как нельзя лучше. Г-н Пьер одобрил голос Люсиль, звучавший сегодня особенно свежо и музыкально.
Но едва только она вышла из дома, где жил г-н Пьер, как услышала позади голос Вальдека.
— А-ай-ай, мадемуазель Люсиль, нехорошо обманывать! Я ждал песен, а получил письмо… Мне бы радоваться, а я огорчён.
Люсиль густо вспыхнула от негодования:
— Я не успела… Но я же объяснила в письме, что не уклоняюсь от своего обещания, а только опаздываю… Я…
— Когда же будут готовы песенки и где я их получу?
Воклер шёл с ней рядом, нога в ногу, нетерпеливо заглядывая ей в лицо.
— В субботу, у госпожи Думер, куда мы приглашены.
— Добрый день, Люсиль! — Три голоса одновременно прокричали ей это приветствие.
Ксавье, Морис и Жером шли, видимо, в мансарду к Франсуа Гийу, когда столкнулись лицом к лицу с Люсиль и Воклером.
От неожиданности Люсиль заметалась, не зная, что ей делать: то ли присоединиться к трём друзьям, что могло показаться им назойливым, то ли просто отдалиться от Воклера, чтобы подчеркнуть, что она шла не с ним, а лишь случайно встретилась. Но не сделала ни того, ни другого. Густой румянец залил ей лицо и шею.