Черемша
Шрифт:
— Значит, так, Корытин, — Шилов с трудом удерживал каблуками танцующего жеребца. — Нас с вами ждут в Синьцзяне в штабе генерала Брагина — надеюсь, вы помните такого? Это, во-первых. А во-вторых, в самое ближайшее время нам, очевидно, предстоит выполнить задание, ради которого мы и торчим здесь. Вы чувствуете, чем пахнет международная обстановка?
— Ну-ну! Это уже разговор, — усмехнулся, сразу повеселел Корытин. С размаху огрел по крупу нагайкой шиловского жеребца. — Не балуй, зараза!
— Так вот, ваше назначение является
— Догадываюсь. Но вы-то соображаете, что последует за этим? Меня же сразу начнут проверять, раскапывать всё моё прошлое. И будьте уверены, докопаются!
— Не беспокойтесь. Пока докопаются, дело окажется в шляпе и мы будем уже далеко — по ту сторону границы, в Урумче. Всё предусмотрено и рассчитано.
— Лады. Я человек дела, к риску мне не привыкать. Наконец-то дождались, слава те господи! — Корытин достал из бокового кармана баклажку, прямо из горлышка отхлебнул самогона, сноровисто, ловко, как старый наторевший кавалерист. — А вы, Викентий Фёдорович, тоже, оказывается, из лошадников! Цепко в седле сидите, и по хватке вижу — бывали в рубке, в лаве ходили. А я думал интеллигент. Может, мы когда-то на встречной сшибались, а?
Корытин захохотал, вскинул над головой руку с нагайкой, покрутил ею, как саблей. Шилов промолчал, сразу вспомнив лихие рейды охранного эскадрона главковерха. Впрочем, на передовой им почти не приходилось бывать, если не считать нескольких опасных ситуаций под Самарой, где прорвались в тыл конные сотни дутовских казаков.
— Значит, по самой плотине ударим, Викентий Фёдорович?
— Вы догадливы.
— Так, чтобы в пух и прах? В малашкины дребезги?
— Именно!
— Ого-го-го! — вдруг дико заорал Корытин, вмиг сдёрнул с плеча тулку и бабахнул из обоих стволов. От испуга шиловский жеребец зайцем сиганул в сторону, лошади понеслись ошалелым галопом вниз с перевала. Корытин матерился, радостно скалил зубы, видно ощутив дремавший в нём многие годы безудержный азарт головореза. — С богом вперёд! Мать твою перетак!
Остановились только у брода через Выдриху. Корытин спрыгнул на землю, размялся и, подтягивая подпругу, насмешливо спросил:
— Звание хоть какое-нибудь дадите?
— А как же. НачВОХР. Комсоставская аммуниция и четыре треугольника в петлице.
— Неплохо. И лошадку закрепите персональную?
— Как положено.
— По такому случаю выпить следует. Обмыть назначение. — Корытин достал из перемётной сумы алюминиевые кружки. — Облагородиться желаете?
— Нет, я потом. Жарко становится.
— Напрасно обижаете, Викентий Фёдорович, Такой момент; боевое омовение, посвящение в рыцари. А вы пренебрегаете…
— Ладно уж, — нахмурился Шилов. — Наливай.
Выпив сивухи, дружно крякнули, и только теперь Корытин счёл нужным осведомиться:
— А, собственно, куда мы едем?
— На Старое Зимовье. Лошадей больных проведать.
— И кое-что сварганить ещё?
— Может быть…
— Молодец вы, Викентий Фёдорович! Тонкий стратег — далеко рассчитываете, как заправский шахматист. Вот за это я вас уважаю. Святой крест, правду говорю. Может, ещё по пять капель?
— Хватит! — начальственно гаркнул Шилов. — Впереди дело, для которого нужна трезвая голова. Довольно!
— Слушаюсь! — Корытин сразу вскинулся, быстренько сунул баклажку в карман, удивлённо и одобрительно покачал головой. — А вы и на отцовско-командирском диалекте могете? Похвально.
Через час, миновав ещё один перевал, они спустились в ложбину, где у самого верховья Выдрихи приютилась охотничья заимка. Завидев табун, жеребец зафыркал, заливисто заржал, и тут же послышался топот: лошади бежали навстречу, настороженно выгнув шеи. Потом остановились неподалёку, недружелюбно косились, храпели и били копытами землю.
— А лошадки-то справные, — заметил Шилов. — Прямо строевой вид.
— Да, этот белобрысый обормот подкузьмил здорово… — с сожалением протянул Корытин. — Чёрт дёрнул его вмешаться. Пустили бы их в расход, и концы в воду.
— Как сказать. А я убеждён, что обязательно состоялось бы расследование. Так что парень сделал доброе дело: уберёг вас лично от ещё одной глупости. Ладно, ладно, не спорьте! Ни к чему это.
Завидев около избушки человеческую фигуру, инженер обернулся к Корытину, веско поднял палец.
— Предупреждаю, Корытин: все разговоры здесь веду я. Не вмешивайтесь, понятно? А если и вам что-то надо будет сказать, дам об этом знать.
Корытин скривился, презрительно сплюнул, но промолчал.
Хариусовую уху варили прямо на берегу, на обкатанном гранитном галечнике. Дед Липат, стараясь услужить высоким гостям, часто шуровал в ведре деревянным повойником, сошвыркивал обжигающее варево, вкусно чмокал и всё подбрасывал "для кондиции" разные травы-корешки. Гошка шуровал костёр, попутно похваляясь своими заботами-бдениями: вон их сколько, лошадей, на ноги поставлено, а ведь за каждой, присмотр да ласка требуются! Шилов лениво слушал, нежился на солнышке, удивлённо размышлял, наблюдая за Корытиным, храпевшим в тени в обнимку с лохматым и дряхлым хозяйским псом: необъяснимо терпимой оказалась собака! Обычно они не переносят водочного запаха.
Впрочем, как только дед загремел ведром, выливая уху в большую миску-долблёнку, Корытин тут же проснулся, достал из-за голенища ложку и, конечно, отполированную до блеска алюминиевую солдатскую флягу.
— Облагородимся по маленькой, граждане-товарищи! По случаю знаменитой Липатовой ухи.
— Не гоношись, — строго сказал дед. — И зелье своё убери, спрячь. Токмо дураки да христопродавцы водку пьют перед ухой. Это ровно что мёд дерьмом запивать.
— Верно, дед, — поддержал Шилов. — В ухе вкус — главная прелесть. А водка, она одуряет: ни вкуса, ни запаха не почувствуешь.