Шрифт:
Глава 1
Я выросла в обычной, среднестатистической семье, за исключением одного «но», у меня не было отца, он умер и по такому трагическому стечению обстоятельств моя мать взяла на себя роль и отца и матери, как это обычно бывает. Мы жили тогда в двухкомнатной квартире вместе с мамиными родителями, потому что моя мать часто разъезжала по командировкам за границу и вообще много работала, ее практически никогда не было дома, поэтому она отдала на воспитание своим родителям, что очень облегчало мне жизнь. Мать, приходя с работы, никогда не спрашивала, как у меня дела, ела ли я сегодня, и любой другой вопрос, который хочется услышать ребенку, скучающему по маме. Но нет, моя мать, не успев разуться говорила всегда одну и ту же фразу «неси дневник», самая страшная фраза для любого ребенка, а особенно для ребенка, у которого есть мама и он любит ее, но страх перед ней настолько силен, что перехватывает дыхание. К сожалению, не спроста. Моя мать начала с 7 лет воспитывать меня ударами в голову костяшками пальцев, что было и больно, и обидно одновременно, а когда я не могла остановить слезы и всхлипы, единственное что она в ответ на это делала, так это говорила «не смей реветь, ты меня еще больше бесишь» и тогда дыхание просто приходилось задерживать, чтобы не было слышно всхлипов. Вроде бы часто такое отношение к детям встретишь по телевизору, но тогда я чувствовала себя одной во всей вселенной, но у меня был союзник – дедушка.
Мой дед был достаточно
Второй класс, мне 8 лет, начало учебы, осень. Я, как, бывало, частенько, делала ошибки в прописи, не столько из-за невнимательности, сколько из-за страха перед наказанием за ошибку, поэтому каждый раз трясущимися руками я пыталась аккуратно писать, но рука как будто специально делала ошибки. Однажды, взяв стерку, намочив слюнями, я начала тереть по белому разлинованному листку прописи и не заметила, как сделала дырку, когда я увидела дырку – я думала, что сегодня умру. Нет, я правда верила, что моя мать способна на мое убийство, и дедушка с бабушкой помочь не смогут. Тот день до сих остался в памяти, как самый страшный. Когда учебный день подошел к концу, а училась я в первую смену до 12 дня, за мной пришел дедушка и мы пошли домой, весь путь я тихонько плакала, а дедушка не слышал, потому что во время войны на заводе оглох на одно ухо. И вот доходим мы до соседнего двора, где была ржавая карусель и дедушка предлагает меня покатать, а я не могу и не хочу, ведь сегодня последний день и я думаю о том, что, когда мать меня убьет, будет ли дедушка с бабушкой знать где меня похоронят. Как в таком состоянии можно думать о карусели, поэтому я рассказываю о том, что я сделала дырку в прописи и мать меня убивать будет теперь, на что дедушка посмеялся и сказал, что он не даст ей такое сделать, хотя в моей голове четко всплыли моменты моих избиений и криков дедушки и слез бабушки, за закрытой матерью на ключ дверью, о том, чтобы она перестала бить меня, но это никогда не помогало, поэтому я грустно сидела на карусели и слушала скрип карусели, казалось, что все в принципе хорошо и если судьба у меня умереть сейчас – то я готова. Настал заветный час, 17:00, мать приходила с работы и мне надо было быть дома, и, конечно, дедушка сказал о том, что нам нужно идти домой, на что я расплакалась так, что не смогла слова выговорить, но собравшись с силами я попросила убежать из дома и никогда больше не возвращаться туда, но в ответ дедушка сказал лишь: «Куда же мы уйдем? У нас другого дома нет». На что я сказала: «Будем жить на улице». Конечно, мой дедушка не ожидал такого, он был удивлен и расстроен этим, ему было жалко меня, но что глобального для меня он мог сделать? Придя домой, я увидела, что моя мать уже дома и я не хотела разуваться, стояла в коридоре, никак не могла решить, если бежать одной, смогу ли я жить на улице зимой, а где я буду брать еду, а смогу ли я заработать хоть чуть-чуть и пока я размышляла, дверь нашей комнаты открылась и мать недовольным голосом, хотя другого голоса для меня у нее и не было, сказала: «Что стоишь? Дневник давай, тетрадки показывай», мое сердце пропустило пару ударов точно, но куда деваться, я уже дома. Нечего было так долго думать, просто бежать, потом подумала бы, ужасные мысли в моей голове не давали покоя, пока я открывала портфель, оставив тетрадки на стуле в коридоре, я зашла в комнату и села на свой диван, чтобы ждать ударов и услышала, как мой дедушка сказал моей матери: «Ты до чего ребенка довела? Она домой идти не хотела, просила не возвращаться, что ты творишь?», но мать, в свойственной ей манере, ответила лишь: «Не лезь, я сама знаю, как воспитывать», и вот тут я и поняла, что как бы дедушка ни хотел мне помочь, он просто не может и защитников у меня нет. О, тогда был страшный вечер, я кричала, чтобы соседи хотя бы услышали и помогли: «Помогите, она меня убьет, Вы же слышите, аааааа помогите, пожалуйста». Но как Вы все догадались, помощи не было, и так я поняла, что я совершенно одна, помощи не будет ни от кого, и в тот момент мне показалось, что мать просто пытается подвести меня к самоубийству, потому что если она сделает это своими руками, то придет полиция и ее посадят. Закрывшись после всего в туалете, сидя на полу, бесшумно плача так, что горит горло, я решила никогда не сдаваться, просто потому что моя мать не должна выиграть, ведь зло не должно выигрывать. С того момента было много избиений и унижений, о который я не хочу вспоминать, они не были такими значимыми как эти, потому что именно эти события закалили мой характер, все последующие испытания – просто укрепляли то, что уже создано. Конечно, я не скажу, что я все вытерпела с небывалой стойкостью, был момент, мне было 11 лет. Когда моя мать заснула, после того, как била кулаком мне по спине, тогда я прокралась мимо нее и вышла в коридор, тихо открыла дверь комнаты бабушки и дедушки, села на краешек и тихо попросила у них: «Сдайте меня, пожалуйста, в детский дом, я больше не могу, я больше не выдержу», в ответ бабушка расплакалась и сказала: «Там будет хуже, там тоже будут бить, а еще еды будет мало и она невкусная, потерпи, просто не смотри ей в глаза, когда она начнет тебя бить». Услышав это я уже не плакала, меня это и не задевало уже, я практически знала, что опять будет отказ, на что я сказала совершенно сухим голосом: «Зато бить там будут чужие», после чего ушла из их комнаты и больше не приходила к ним, потому что для меня они стали пособниками преступника, я перестала им доверять тайны, перестала прятаться в их комнате, я каждый день сидела одна в своей комнате и ждала, когда вернется мать, чтобы получить за все ее неудачи на работе. Я научилась дышать тихо, чтобы мать не замечала моего присутствия и засыпала, тогда у меня было немного времени поплакать в тишине, не издавая звуков, потому что если бы я хоть раз всхлипнула, это бы закончилось так: мать взяла бы снова половую тряпку и начала по часовой стрелке вытирать мне слезы, перемешивая их с соплями, а такого я больше не хотела.
Самыми лучшими днями тогда были дни, когда моя мать в командировках, я гуляла сколько хотела и где хотела, дедушка с бабушкой как будто чувствовали вину передо мной и давали волю моим действиям. Однажды я вышла на улицу летом погулять, было очень жарко, время было вечернее, около 5 вечера, не позднее. Было очень жарко, я надела привезенную матерью из командировки короткую желтую юбку и майку. Друзей во дворе у меня не было, поэтому я решила хотя бы походить вокруг дома, раз 10, чтобы подышать воздухом. На третий обход дома я заметила, что за мной идет высокий худой мужчина, лет 30–35, в руке у него деревянная доска с вбитым туда гвоздем и он бил по листве деревьев. Мне стало страшно, я узнала его, это был наркоман из соседнего дома, мое сердце забилось очень быстро. Мне не было слишком страшно, потому что я на улице, еще светло, в трех метрах от торца моего дома станция скорой помощи, там всегда была открыта дверь и можно было попросить помощи или просто во дворе кричать и мне помогли бы. Я ускорила шаг, чтобы поскорее добраться до двора или станции и услышала, что он тоже ускорился, он продолжал попутно хлестать доской по веткам. Тогда я решила идти не по асфальту, а срезать путь по земляной дорожке, она всегда была мокрая и грязная, взрослые никогда по ней не ходили, но он пошел, я сразу поняла, что он за мной. Я быстрым шагом пошла к своему подъезду, в то время подъездная дверь была обычная деревянная, без замка, я забежала в подъезд. Наркоман догнал меня у лифта, схватил за плечо, резко развернул, я ударилась головой о кнопку лифта, через пару секунд лифт начал ехать вниз, я понимала, что если он затащит меня в лифт, то там и убьет. Наркоман схватил меня за горло одной рукой, а второй замахнулся на меня доской с гвоздем.
– Только
Я стояла молча, шок был настолько сильным, что я не плакала, я просто стояла и ждала, что он сделает что-то со мной и отпустит. Наркоман опустил доску на пол и прислонил к двери лифта, освободившейся рукой он расстегнул ширинку и вытащил член. Я посмотрела на его член, раньше я никогда вживую их не видела у взрослых, он казался большим. Наркоман смотрел на меня стеклянными глазами, я прекрасно понимала, он под кайфом.
– Открой рот
Он сжал мое горло и потянул к себе, в этот момент открылись створки лифта и внутрь лифта упала его доска с гвоздем, наркоман потянул меня за горло к лифту. Внезапно из лифта вышел высокий крепкий мужчина, увидел, что меня держит за горло наркоман с голым членом и ничего не говоря ударил кулаком в голову наркоману. Хватка на моем горле мгновенно ослабла, я побежала по лестнице вверх на свой этаж, слыша за спиной удары и голос наркомана просящий мужчину остановиться. Я забежала в квартиру, дома только бабушка, я пробежала в свою комнату и закрылась на замок.
– Ты чего так мало гуляла? Обидел кто?
– Нет, слишком жарко сегодня
– Ладно, тогда сиди дома, я в магазин пойду
Я удивилась, что бабушка не заметила моего дрожащего голоса. Я включила телевизор достаточно громко, чтобы не слышно было плача, сняла с себя юбку, бросила в стену, села на пол у окна, обняла руками ноги, прижалась к стене и расплакалась. Только дома на меня нахлынули все чувства, я старалась плакать тихо, без всхлипов, чтобы никто не услышал. Я никому не сказала о том, что случилось, если бы мать узнала, она бы меня избила за то, что опозорила ее, а дедушка с бабушкой, наверное, просто довели бы себя до инфаркта.
С того дня я больше не гуляла вокруг дома, стала носить вместо юбок штаны и выбирала темные цвета, с босоножек перешла на грубые кроссовки, стала больше сидеть дома, редко выходила на улицу.
И вот мне 14. К этому времени я привыкла к лицу матери, искаженному ненавистью и злобой ко мне, и оно меня даже не пугало, я стала выносить боль намного легче, перестало быть обидно, но появилась пустота, даже не так, я ее всегда называла «черная дыра», потому что ее невозможно было заполнить.
Когда мать была в командировках, это было лучшее время, я гуляла сколько хотела и где хотела, но никогда, не выходила за пределы соседних дворов. Тогда я одевалась как мальчик, черные штаны, черные майки, грубые кроссовки и серьги в ушах в виде крестов.
Летним днем я решила прогуляться вокруг дворов, послушать музыку в наушниках, надела черные бриджи свободного кроя, кроссовки с толстыми язычками и черную майку. Выходя из квартиры, я нацепила наушники, включила на полную громкость свою любимую группу
Nickelback, я любила каждую песню этой группы. Я вышла из своего двора и пошла вокруг всех соседних дворов, позже решив сократить путь до дома, я решила обойти соседнюю школу и вернуться домой. Улицы были пустыми, никого не было, но неожиданно я увидела тень позади себя метрах в 3-х, я незаметно выключила музыку, чтобы преследователь продолжал думать, что слушаю музыку и ничего не слышу, а на самом деле я стала слушать его шаги, у меня началась паника, я не хотела переживать это снова. Идти некуда, сворачивать с дороги тоже некуда, куда не повернула бы я, там такие же темные улицы и кусты, поэтому я решила зайти в калитку школьного двора и пройти по диагонали по баскетбольной площадки до противоположного выхода, потому что там уже мой дом и светят фонари. На удивление во второй раз я не сомневалась, что идут за мной, когда я нырнула в калитку, человек пошел за мной, я не стала бежать, чтобы он продолжал думать, что я не догадываюсь ни о чем, тем более я была уверенна, что он догонит. Я дошла до середины баскетбольной площадки, осталась половина, но неожиданно свет фонаря включился, и я увидела тень, которая стала приближаться ко мне намного быстрее, чем раньше. Я перешла на бег, но успела пробежать не больше 5 метров, как он меня настиг и прижал лопатками к лабиринту, сваренному из труб. Я не видела его лица, потому что фонари светили за его спиной, я видела только черноту. Он не говорил со мной, я не слышала его голоса и не видела его лица. Человек дернул за провод наушников, и они выпали из ушей на землю, потом он дотронулся до бретелек моей майки и дернул их вниз, оголяя меня и обжигая кожу таким резким движением. Я молчала, мне было страшно, я понимала, что, если закричу, единственное чего я добьюсь, это удара по лицу или по телу, помочь некому, школьный двор был пуст. Человек не делал мне больно, он сжал руками мою голую грудь, и я от испуга втянула резко воздух через нос, он просто помассировал ее и отпустил. В тот момент я подумала, что это все и он меня отпустит, но я ошиблась. Он потянулся к поясу моих бридж, расстегнул пуговицу и ширинку, а потом засунул руку мне в трусы. Я вжалась лопатками в железо, он, может быть, колебался, потому что какое-то время он просто стоял с ладонью в моих трусах. Когда прошло пару минут и он дальше ничего не делал, я немного успокоилась, думала, что вот теперь он отпустит меня, дыхание выровнялось и именно в этот момент он вставил палец в меня. Я дернулась всем телом, сжала руками трубу, в которую я вдавливалась лопатками, в меня никогда не вставляли пальцы мужчины, да и вообще никто, кроме меня. На тот момент я сама себя лишила девственности, поэтому я не знала, как это, когда кто-то другой это делает. Он скорее всего почувствовал, что я не девственница, потому что, когда в меня вошел второй палец, он начал насиловать меня ими. Это было ужасно, я не видела его лица, я не слышала его голоса, я не знала сколько ему лет, я знала только, что мне страшно и я хочу домой. Через пару минут он дотронулся до моего клитора, тогда я почувствовала возбуждение, я готова была расплакаться, потому что мне было безумно страшно и почему-то приятно, это было впервые. Он продолжил насиловать меня пальцами, я сделала вдох ртом так, как будто задыхалась, но меня никто не душил, меня напугала такая реакция моего тела. Внезапно в школьный двор вошли пьяные парни, они кричали и смеялись, потом заметили нас и крикнули: «О тут кажется свидание, мы помешали», и продолжили смеяться. Я услышала по шагам, что они свернули с дороги и пошли к баскетбольной площадке. Человек вытащил из меня пальцы, поправил мне майку, закрыв грудь, развернулся и ушел. Я смотрела ему в след и застегивала бриджи, я помню его белые кроссовки Rebook, синие джинсы, голубую майку поло, ссутуленную специально спину и руки в карманах. Я сразу ушла со школьного двора домой, чтобы пьяные парни не пристали.
Дома, зайдя в свою комнату, включила телевизор, разделась, встала напротив зеркала и стала рассматривать себя. Это повторилось снова, но в первый раз я была в короткой юбке, а во-второй раз я была одета грубо и не сексуально, но это все равно повторилось.
На следующий день я сняла серьги–кресты, надела снова юбку и написала матери смс: «Привези мне короткое платье и сапоги на каблуках».
После того случая в школьном дворе я месяц не заходила на него, но там проходил дружеский баскетбольный матч, и я все-таки решила пойти посмотреть, тем более матч был днем. Надела я белую короткую теннисную юбку из джинсовой ткани и спортивную майку с вырезами по бокам, потому что термометр показывал на улице +32. Зайдя в школьный двор, я подошла к лабиринту и встала позади него, воспоминания были еще свежи, как бы я ни хотела посмотреть поближе, я не смогла себя заставить встать спереди лабиринта. Весь матч я простояла позади всех. Матч закончился победой соседней школы, парни стали расходится с баскетбольной площадки и неожиданно я обратила внимание на блондина, который играл без майки. Он вытащил из рюкзака голубую майку поло, я сразу посмотрела на его кроссовки, и они были белыми с надписью Rebook. У меня перехватило дыхание, я знала этого парня, его звали Дима, ему 17 лет было, учился в 11 классе в школе, которая была рядом с моим домом, мы не были знакомы, но постоянно видели друг друга во дворах. Я решила уйти незаметно, чтобы не привлечь его внимание, но у меня не получилось.