Через двадцать лет

Nat K. Watson

«Ты тянешься к хорошему человеку», - убеждала мама.

Нашла, нечего сказать… Потянулась. Так долго он был у неё под самым носом и чего-то ждал! Разве не глупо? Разве не подло? Лента событий прокрутилась назад – к первой встрече, оставившей после себя шлейф смутного удивления, похожий на незнакомые специи. Или наоборот, слишком знакомые? Бредя по тротуару, Эрика вдруг с ужасом поняла, что болезненного шока удалось бы избежать – стоило рассказать матери подробности театрального знакомства, назвать имя режиссёра… Луиза, любопытная, как всякий нормальный человек, полезла

бы в Интернет, искать информацию о постановщике и его работах. Увидела бы фотографии… Так ли Джимми-Алекс изменился внешне? Рука полезла в карман куртки, за доказательством.

– Вот чёрт.

Оба снимка, брошенные на кровать, остались в покинутом доме. Эрика замерла под ярко-оранжевым фонарём, не зная, жалеть себя, любимую, или ругать. На секунду пришла идея направиться в аэропорт, чтобы через какую-нибудь пару часов сидеть в самолёте до Нью-Йорка, но… Это было бы совсем дико, её не ждут раньше вечера воскресенья. Луиза, чего доброго, сама переполошится и Виктора заодно взбудоражит. Ох, а ведь надо придумать, что им сказать… И перед Дэном неудобно.

Пятнадцать шагов до следующего фонаря – девушка, пересилив себя, пошла дальше. Внутренний взор стоп-кадром запечатлел полные отчаяния глаза Алекса

Джимми?

и едва видимые шрамы на руке.

«Знаешь, как в двадцать один решаются проблемы?»

Она не знала и старалась не думать о таком. Неужели классный человек с образцовой выдержкой и достоинством когда-то вёл себя опрометчиво? Ну, да без опрометчивости и не умнеют, верно? Три параллельных линии… Алекс периодически сновал по театру в футболке, восхищая дам отличной мускулатурой, но Эрика поймала себя на том, что ни разу не присмотрелась к его рукам. А даже если бы и присмотрелась? Отметины вполне могли сойти за следы собачьих когтей, и наверняка режиссёр списал бы всё на игры с доберманом.

Или другим и правда списывал? Обычные самоубийцы, согласно фильмам, режут не локти, а запястья…

Блик стрит кончилась – впереди шёл кольцевой разъезд с маленьким сквериком и набором длинных скамеек по кругу. Девушка пересекла дорогу, приблизившись к деревянным сиденьям и опустившись на одно из них вместе с сумкой. Новое озарение было сродни молнии – что, если бы они с Алексом

отцом?

давали интервью на телевидении, а с Эйбом – на радио? Если бы пункты поменялись местами, и Луиза случайно выбрала бы нужный канал в нужное время…

Тоже совпадение?

Выключенный айфон в кармане молчал – Эрика задумчиво достала его, но сразу положила обратно. Выяснять, звонили ей или нет, не хотелось. Ничего не хотелось, даже поисков гостиницы на остаток ночи – притом, что теперь город не представлял трудностей. В качестве альтернативы можно было, естественно, собрать эгоизм в кулак и напроситься к Мелли – но только она же непременно посочувствует и задаст вопросы!

Мимо проехала пара автомобилей. Девушка, покачав головой, отказалась от идеи. Возможность любых вопросов сейчас пугала – как пугало и лёгкое чувство вины, начинающее крепнуть. Стоило не кидаться упрёками, а попробовать выслушать. Стоило, наверное, сдержаться и прозреть раньше. Дурацкий сон, смешавший отца и театр… Очаровывающая неповторимость режиссёра должна была иметь двойное дно: его приятное общество, разговоры о спектаклях и Сэме, обещание рассказать про знакомство когда-нибудь… Полная метафор совместимость в танце. Интерес к герою пьесы. Алекс был монолитом, разбивающим сомнения – трудно поверить, что в юности он лазил по деревьям, не нравился бабушке Элинор и претендовал на звание неудачника. Сколько нужно прожить и пережить, чтобы так измениться?

А сколько нужно силы, чтобы находиться возле родной дочери и не выдать истинного себя – ни жестом, ни словом?

Нервный спазм сдавил горло, неся с собой горечь. Эрика взяла сумку и поднялась со скамейки, ощущая перегорание эмоций. Слишком сильных и многих. Требовалось поговорить – не сейчас, позже. Например, днём. Джимми или Алекс,

так и не сходятся

а дружба последних месяцев даёт право на объяснения. На шанс объяснений.

Правда, вопрос, куда податься на остаток ночи, по-прежнему актуален… Покидая скверик тем же путём, каким пришла, Эрика направилась, было, через дорогу, но тут возле тротуара, ослепив огнями и едва не сбив с ног, затормозил автомобиль. Передние дверцы молниеносно распахнулись, и вот уже чьи-то руки, схватив её за локти, потянули в салон.

– Что? Что вы делаете?! На по…

Ладонь в перчатке, грубо заткнувшая рот, оборвала остаток фразы. А последовавший за этим удар по голове и вовсе отключил действительность и вопросы…

* * *

– …Ну, вот примерно так, можно сказать, всё и произошло – за вычетом нюансов, которые сейчас трудно вспомнить.

В гостиной было тихо и свежо. Воздух просачивался в щель открытого окна, теребя занавески, скользя по высоким вазам с букетами и обволакивая мебель. Дэн и Абрахам, уже одетые, сидели на диване у стены, слушая длинную запутанную историю. Хозяин дома, сменивший пижаму на джинсы со свитером, рассказывал о событиях своей насыщенной жизни: о другом имени, полученном при рождении, о романе, дочери, чёрной полосе и дальнейшем просветлении, связанном с театром. О поисках и ожидании, затянувшемся на четверть века, которое позднее оборвал приезд Эрики.

– То есть, получается, всё это время…, - Дэн, тяжело вздохнув, растрепал волосы, - Алекс, я могу понять, что тебя на самом деле зовут – или звали? – Джеймсом. Могу понять, что Гордон исправил твой образ мышления… Чёрт, я даже принимаю тягу к самоубийству – вряд ли ты удивишься, узнав, что я тоже им переболел. Но почему ты никогда не говорил нам… ну ладно, Эйбу, хотя бы? Для чего ещё нужны лучшие друзья, как не для поддержки?

Алекс, сидевший в кресле напротив, оперся локтями о колени.