Через двадцать лет
Шрифт:
– Ещё бы не помнить, он до сих пор здесь, - Алекс приложил руку к груди, чувствуя быстрый галоп сердца, - прошло столько лет, но я так и не вытравил его из себя. А ведь пытался.
– Не надо, - Сэм на удивление сильной рукой накрыл его ладонь, сжав пальцы, - оставь. Твоя прелесть в твоей сложности, Джимми-Алекс, не дай ей улетучиться. Я помог создать из печального существа великолепного человека. И знаешь, что?
Пауза. Алекс догадывался, что ответ не требуется – секунду спустя Сэм продолжил:
–
Рука Гордона расслабленно соскользнула на одеяло. Алекс растерянно смотрел на Сэма, чью новую грань открыл вот только что, перед самым концом. Через два дня бывший бизнесмен-режиссёр умер, а внезапный наследник столкнулся со шквалом проблем, самозваных родственников, журналистов и расспросов. Он остался один на один с огромным состоянием и поддержкой Деборы, Эйба, своего (теперь уже) зама и труппы против чужой вездесущей бестактности.
* * *
Разговор, временно вылетевший из головы, возвращается туда особенно морозной зимой, когда в коридоре театра на него падает потерявший сознание мальчишка. Держа на руках замёрзшего голодного Дэна, Алекс вдруг осознаёт, что история действительно повторяется – он словно видит самого себя, каким был прежде. А скоро уже с готовностью растворяется в новом знакомстве, посланном судьбой. Становится и боссом, и покровителем, и другом для спасённого парнишки с тяжёлой историей. Заполняет те пробелы, какие не мог или не хотел заполнять Сэм в отношении с ним. Если нет шанса найти своего ребёнка, по крайней мере, он позаботится о чужом…
Нерастраченные родительские чувства бушуют и балуют, очевидные для коллег. Дэн, плативший за доброту безграничной преданностью, меняется к лучшему и что-то меняет в Алексе. Дружба приплавляет их друг к другу, хотя не всё произносится, и не все тайны раскрываются. Но режиссёр наверняка знает, что его «Рождественское чудо», при всей внешней хрупкости, гораздо более стойкая и сильная личность, нежели он сам в юности.
Чего он не точно не знает, так это того, что однажды именно Дэн случайно сведёт его с потерянной дочерью…
* * *
«Мистер Рубинштейн», оказавшийся «мисс» по имени Эрика… Многоопытное измученное сердце пускалось вскачь: талантливая, амбициозная, остроумная и обаятельная девчонка появившаяся из ниоткуда – всё началось с забавной неожиданности, а стало самым большим потрясением.
Возвращаясь мысленно назад, к первой встрече, и ещё назад, к присланной распечатке пьесы, режиссёр не переставал удивляться. Возможны ли такие совпадения? И было ли оно предопределено – начиная с Сэма? Почему удалось зацепиться за текст при чтении – тема и стиль впечатлили – но на этом и всё тогда? Почему он не понял странную, не поддававшуюся словам симпатию, возникшую в «Перекрёстке»? Почему думал о знакомстве столь часто? Чёрт возьми, неужели намёки интуиции?! Девочка была милой и с характером, у неё имелся шанс обрести законное место под солнцем. Но если бы только Алекс знал…
А если бы знал Дэн, пророчески брякнувший о его добром сердце? Заставил познакомиться с дочерью, молодец!
Вот она, родная и взрослая.
Десять шагов разделяли их, десять: Алекс стоял позади, боясь верить, а Эрика плакала над его могилой. И всё было как-то слишком. И хотелось подбежать, признаться, сбросить сущность, вдруг ставшую тяжёлой маской. Расспросить о матери, успокоить, извиниться, снова успокоить и назадавать миллион вопросов. Что за жизнь у неё? Почему театр? Видела ли она их с Луизой единственное фото вместе? Почему вообще вот так?! Вдалеке замаячил жалкий шанс узнать – узнать больше, выйдя, наконец-то, из тени…
Но выходить было поздно. Джимми давно похоронен, а Алекс – чужой, подобный трём старым отметинам на своей же руке.
В тот день, после поездки и работы, он вернулся домой в сумерках и, не зажигая свет, прошёл в гостиную. Долго сидел на полу, охраняемый верной Октавой, и смотрел в пустой мрачный камин. Было бы здорово выпрыгнуть из шкуры, съёжившись и сбросив, но не получалось. В голове смешались образ Деборы с её хроническим нежеланием иметь детей, режиссёрские победы, дела и превратности. Приходящее, словно домработница, одиночество. Трусливое молчание перед Эрикой, которую удалось встретить только пару раз, по-глупому быстро. А ведь она – умница, и он, дурак, собирается ставить её пьесу… Алекс перебирал возможные варианты диалога, зная, что лучше бы тому не начинаться.
А потом и вовсе стало не до признаний и откровений: нерушимое спокойствие театра нарушила чья-то злая воля. Мстящие от обиды Йорки или нет – неважно, он решил оставаться для дочери кем угодно, кроме родного человека. По крайней мере, можно было притвориться, уберегая её от неведомых врагов и неудачного папаши. Особенно от папаши.
Судьба, однако, не собиралась считаться с планами, сделав новый причудливый виток. Последний едва не стоил жизни Дэну, подвёл театр Гордона к пышной премьере, разбудил страсти под маской и усыпил бдительность. Старая фотография потревожила столь же давнюю рану, превращая отшлифованную жизнью личность в растерянное существо. Несостоявшееся начало оборвалось неумелыми руками.
«Всё кончено», - сказала Эрика Рубинштейн, сбегая по ступенькам загородного дома тихой апрельской ночью.
«Всё кончено», - согласно ответило сердце Джимми-Алекса ей вслед.
Примечание к части [78] Американский актёр русского происхождения, особенно популярный в 1950-60-х г.г.
[79] Одна из известнейших моделей солнцезащитных очков.
[80] Демонический персонаж повести Роберта Стивенсона «Странная история доктора Джекилла и мистера Хайда».