Через лабиринт. Два дня в Дагезане
Шрифт:
— Точно. Здесь нам повезло. У Семенистого обувь меньше, чем ботинки, оставившие след.
— Ну вот. А вы о нем плохого мнения. Да еще говорите, что мы ничего не знаем. Мы знаем, Вадим, достаточно, чтобы составить рабочую версию. Выглядеть она будет приблизительно так. Человек в больших ботинках, знавший, что Укладников работает ночью в котельной, пришел туда, убил Укладникова, втолкнул его труп в топку, поднялся наверх, открыл входную дверь, скорее всего ключом, о котором не знал Семенистый, после чего проник в нежилую комнату. Ключ от комнаты убийца взял у Укладникова.
— Почему «осмотрел»?
— Потому что только это известно достоверно. Может быть, тайник был пуст. — Мазин сделал паузу: — В этой версии я вижу пока лишь один недостаток.
— Какой?
— Тот, что она, в сущности, вторая. Первая была с Харченко. Так что не исключено появление н других. Но это уж издержки нашего производства. А вы что скажете?
— Меня, Игорь Николаевич, смущают следы.
— Чем именно?
— Уж больно прекрасные следы. Как будто он нарочно для нас старался, пропечатывал.
— В вашей мысли есть резон. Но попробуем думать иначе. Убийца не заметил, что пол покрыт толстым слоем пыли. Он спешил и нервничал — ведь рядом спал Семенистый. Некогда ему было разыскивать тряпку и затирать пол. Попробуем пока думать так. Хотя ваших сомнений я и не отвергаю. Возможно, и они пригодятся. А сейчас выводы. Что же дает наша версия? Главное — убийца не был случайным человеком. В котельную он мог еще забрести случайно, но не в квартиру. Искать его надо среди знакомых Укладникова. Кстати, вам известно, что семьдесят пять процентов убийц знают своих жертв до преступления? Запомните на всякий случай. Блеснете эрудицией? На экзамене.
Козельский вытащил записную книжку.
— Хотите записать процент?
— Нет, эти цифры я знаю. Хочу составить списочек знакомых Укладникова.
— Боюсь, писать придется не так уж много.
— Да, человека три — четыре.
— Нет. Только одного.
Мазин вышел из-за стола и прошелся по комнате. Постоял у окна, посмотрел, как парует на солнце соседняя крыша. На подсохшем асфальте, внизу, две девочки собрались играть в «классы»: одна, старательная, видно отличница, тянула через тротуар белую черту, останавливалась недовольная, стирала мел подметкой маленькой красной туфельки и начинала чертить снова, молча, сосредоточенно. А подруга ее прыгала на одной ножке рядом и смеялась.
— Как вы думаете, Козельский, хорошо быть маленьким?
— Что хорошего? — удивился неожиданному вопросу лейтенант. — Гулять хочется, а тебя уроки учить заставляют.
— Верно. Но все-таки, когда вырастешь, плохое забывается… Ну ладно. Так вы поняли, кого я имею в виду?
— Семенистого?
— Почему?
— Да ведь нужно, чтоб этот человек знал Укладникова, знал расположение квартиры и мог знать о существовании тайника. А таких только трое — Семенистый, Стояновский и зять Укладникова. Стояновского и зятя в городе в этот день не было, остается Семенистый.
— Логично. Хотя и не наверняка.
— Почему?
— По двум причинам. Одну я вам назову. Она простая. Мы только предполагаем, что Стояновский н зять Укладникова, Кравчук, кажется, не находились в этот день в городе Что вы сделали, чтобы удостоверить их алиби?
— По месту работы Кравчука послан запрос, но ответа еще нет.
— А Стояновский?
— Тут хуже. По словам Семенистого, он выехал в отпуск двенадцатого апреля. Но куда именно, выяснить пока не удалось.
— На работе не знают?
— Сказал: «Побродить по Крыму еду, весну посмотреть».
— «Побродить»… Это довольно неопределенно. Так говорят случайному знакомому. Мне кажется, что в Геологическом управлении, где Стояновский, кстати, работает второй год, у него должны быть и более близкие люди. Вам следовало поискать их. Вадим.
Мазин сказал это не строго, но все-таки суховато и тут же заметил, как лейтенант по-детски надул губы.
— Ну-ну, Вадим! Я понимаю, что у вас было мало времени.
Но Козельский не обиделся. Он огорчился. О Стояновском Вадим узнал почти все, что можно было узнать за такой короткий срок. И то, что Мазин не понял этого сразу, расстроило лейтенанта. «Значит, не доказал я еще, что на меня можно полностью положиться».
— Кое-что я все-таки узнал, Игорь Николаевич.
По этому «кое-что» Мазин догадался, что Козельский узнал немало, и пожалел о своем упреке.
Вадима он любил и только поэтому изредка позволял себе подтрунивать над ним. Временами ему казалось, что лейтенанту не хватает инициативы — вернее, расторопности, живинки. Тогда он иронизировал, стараясь делать это не обидно. «Парня нужно будоражить, пробуждать честолюбие, слабенький раствор кислоты очищает металл, полирует его».
— Что же вы узнали, Вадим?
— Дело в том, Игорь Николаевич, что у Стояновского действительно нет близких людей в управлении. Вспыльчивый он, неуживчивый…
— Характер мешает?
— Нет. Думаю, что обстоятельства. У меня сложилось впечатление, что Стояновский недоволен своей работой.
— Бродить любит, а геология не нравится?
— Геология как раз нравится. Но работать ему приходится не в партиях, а в конторе. Вот это не нравится.
— Почему же он сидит в конторе?
— По болезни. С легкими непорядок. Мечтал, конечно, о тайге, пустынях, джунглях, может быть, а тут сиди, смотри в окошко на стенку соседнего дома.
— Невесело. Здоровые же товарищи, которые сидят по доброй воле, уважением Стояновского не пользуются. Так?
— Вот именно, — обрадовался Вадим тому, что Мазин поддержал его мысль. — Ругается он со всеми. А отпуск все-таки проводит поближе к природе. Может, он и сам не знал точно, куда едет.
— Возможно. Хотя было бы лучше, если б Стояновский взял путевку в санатории, а не шатался черт те где. И ему было бы лучше и нам. Впрочем, Стояновский пока фигура второстепенная, и я надеюсь, что он действительно на юге. Но мы немножко отвлеклись. А говорили мы о том, что интересующий нас человек — необязательно Семенистый. Вы согласны с этим, Вадим?