Через мой труп
Шрифт:
– Думаю, опасность миновала. Идите за мной, не отставая, а если я вдруг заору благим матом, бегите, словно за вами черти гонятся.
Неразборчивая воркотня Вульфа мне в спину напомнила, что с ним лучше сглаживать острые углы, а потому, когда он спустя пару минут вернулся в кабинет и вновь утвердился в своем кресле, я и не заикнулся, чтобы объяснить свою точку зрения. Вульф пил пиво и ковырялся в стопке каталогов, а я проверял накладные от Хена и делал еще кое-какую рутинную работу. Чуть позже Вульф попросил меня приоткрыть окно, и я понял, что скандалист
Напрасно мы – или кто-то из нас – думали, что на сегодня с Балканами покончено. После одиннадцати часов, когда я нахожусь вместе с Вульфом в кабинете, входную дверь посетителям обычно открывает Фриц. Примерно в полпервого он вошел в кабинет и, сделав положенные три шага, объявил о посетителе, который назвался Шталем, а про род своих занятий сказал лишь, что он служит в Федеральном бюро расследований.
Я длинно присвистнул и осторожно воскликнул:
– Ого!
Вульф слегка приоткрыл глаза и кивнул, и Фриц пошел приглашать посетителя.
Нам еще не приходилось сталкиваться в работе с агентом ФБР, и, когда тот вошел, я удостоил его высочайшей чести, развернув свой стул на целых сто восемьдесят градусов. Вошедший был субъект как субъект, невысокий, широкоплечий, с умными глазами, пожалуй, только подбородок подкачал, да и ботинки не мешало бы вычистить. Он еще раз представился, пожал руки мне и Вульфу, вынул из кармана кожаный бумажник, небрежно открыл его и улыбнулся Вульфу сдержанно, но дружески.
– Вот, пожалуйста, мое удостоверение, – произнес он хорошо поставленным голосом. Он вообще отличался прекрасными манерами, словно солидный страховой агент.
Вульф взглянул на предложенный документ, кивнул и указал на кресло.
– Чем обязан, сэр?
Казалось, вид у фэбээровца был извиняющийся.
– Простите за беспокойство, мистер Вульф, но работа есть работа. Я хотел бы спросить у вас, знакомы ли вы с федеральным законом, недавно вошедшим в силу, который требует, чтобы лица, которые являются в стране представителями зарубежных ведомств, регистрировались в госдепартаменте.
– Да, знаком, хотя и не очень подробно. Я знаю о нем из газет, прочитал не так давно.
– Значит, вы о нем знаете?
– Знаю.
– Вы зарегистрировались, как там сказано?
– Нет. Я же не агент иностранного ведомства.
Фзбээровец закинул ногу на ногу.
– Закон действует по отношению к представителям иностранных фирм, частных лиц и организаций, а также зарубежных правительств.
– Именно так я и понял.
– Он применим как к приезжим, так и к гражданам США. Вы – гражданин Соединенных Штатов?
– Да. Я здесь родился.
– Вы состояли какое-то время на службе у австрийского правительства?
– Да, очень короткое время, еще в молодости. Но тогда я был не здесь, а за границей. Потом я оставил ту службу.
– И служили в черногорской армии?
– Да, но несколько позже, хотя тоже в юности. Тогда я верил в то, что всех людей, которые неправы или жестоки, следует убивать, и я убил кое-кого сам. Тогда, в 1916 году, я чуть не умер от
Фэбээровец, казалось, был поражен:
– Извините, не понял.
– Я сказал – чуть не умер от голода. Вторглись австрийцы, и мы сражались голыми когтями против пулеметов. Я был почти мертвец, ведь человек не может жить, питаясь сухой травой. Но я все же выжил. Снова мне довелось поесть, только когда Соединенные Штаты вступили в войну и я прошагал шестьсот миль, чтобы завербоваться в американский корпус. Когда война кончилась, я вернулся на Балканы, развеял там еще одну иллюзию и эмигрировал в Америку.
– Hvala Bogu, – весело вставил я.
Шталь ошарашенно вскинул голову.
– Простите? Вы черногорец?
– Да нет. Почти. Я из Огайо. Огайец чистейших кровей. Это у меня нечаянно вырвалось.
Вульф не удостоил меня вниманием и продолжил:
– Мистер Шталь, я бы сказал, что не потерпел бы попытки копаться в моем прошлом, кто бы там ни вздумал интересоваться, чем я занимался. Но вы для меня – не кто попало. Естественно, вы ведь представитель ФБР. В сущности, вы – сама Америка, соблаговолившая посетить мой кабинет и кое-что обо мне разузнать. Я же так глубоко благодарен своей стране за любезность, от которой она до сих пор ухитрялась воздерживаться… Кстати, вы не откажетесь от стаканчика американского пива?
– Нет, благодарю вас.
Вульф нажал на кнопку, откинулся в кресле и хрюкнул.
– Теперь, сэр, отвечу на ваш вопрос: я не представляю никакого иностранного ведомства, фирмы, частного лица, организации, диктатора или правительства. От случая к случаю мне, как профессиональному сыщику, самому приходится наводить справки по запросам из Европы, главным образом от моего английского коллеги, мистера Этельберта Хичкока из Лондона, – как и он время от времени делает то же для меня. В данный момент я ничего не расследую. И я не работаю ни на мистера Хичкока, ни на какого-то другого.
– Понятно. – Казалось, Шталя почти убедили. – Что ж, сказано вполне определенно. Но вот насчет ваших прежних похождений в Европе… если можно спросить… вы знаете некоего князя Доневича?
– Знал очень давно. Тогда князь был при смерти; кажется, дело было в Париже.
– Я не его имею в виду. Другого там не было?
– Был. Племянник старого Петера. Князь Стефан Доневич. По-моему, он живет в Загребе. Когда я там был в 1916 году, князю было всего шесть лет.
– А недавно вам не доводилось с ним общаться?
– Нет. Ни недавно, ни вообще когда-либо.
– Вы не посылали ему денег – ему лично, или через кого-нибудь из какой-либо организации, или, может, еще с какой-то оказией, которую он предоставил?
– Нет, сэр.
– Но ведь вы переводите деньги в Европу?
– Перевожу. – Вульф состроил гримасу. – Мои собственные деньги, которые я зарабатываю своим бизнесом. Я поддерживал лоялистов в Испании. Иногда я посылаю деньги в… если перевести, то это звучит как Союз югославской молодежи. Но все это, конечно, никак не связано с князем Стефаном Доневичем.