Через мой труп

Биркегор Миккель

Затем мы с ней перебрались в «Канальное» — или «Анальное», как его называют местные жители, — кафе, где продолжили пить виски. Именно там я и назвал ее Клеопатрой, а она поведала мне, что ненавидит мои книги. Вероятно, после этого заявления я выглядел огорошенным. Мона поторопилась заметить, что сам я ей очень даже нравлюсь. Ей уже надоели все местные мужики — рыбаки и крестьяне, которые разговаривают только о своих машинах и накачиваются исключительно пивом. Затем мы поняли, что здесь больше нечего делать, и отправились к ней в двухкомнатную квартирку, расположенную прямо над ателье городского фотографа, где принялись срывать друг с друга одежду, едва только за нами успела закрыться входная дверь. Мы любили друг друга ненасытно и торопливо, как кролики, постоянно меняя позы и места. Особенно яркое воспоминание осталось у меня о скачущей верхом Клеопатре и ее глазах, обжигающих бушующим в

них голубым пламенем.

Прошло примерно шесть недель, прежде чем я ей надоел. Меня это не особенно расстроило: как-никак, она была моложе меня на целых двенадцать лет, и я был искренне благодарен ей за каждую минуту, проведенную вместе. О себе Мона рассказывала немного, да я, признаться, и не особо ее расспрашивал. Мы с ней были просто сексуальными партнерами, сблизившимися на время.

Тем не менее известие о ее смерти поразило меня в самое сердце. Я не видел ее уже больше двух лет, однако при мысли о том, что кто-топринял смерть подобным образом, у меня перехватило дыхание, а когда я узнал, что погибла именно она, меня едва не стошнило.

На противоположном конце линии Вернер кашлянул, и это наконец оторвало меня от моих мыслей.

— Слушай-ка, Франк, я вынужден спросить тебя кое о чем.

— Да-да, конечно.

— Ты можешь подробно описать, как провел последние три дня?

4

Разумеется, я не мог привести никаких доказательств или назвать свидетелей того, чем я занимался и где бывал в то время, которое особо интересовало Вернера. Как правило, день я заканчивал, сидя у камина или же уткнувшись в телевизор со стаканом красного вина в руках, и те три вечера, про которые он спрашивал, отнюдь не являлись исключением. Никакого приличного алиби у меня не было, и, случись все это в детективном романе, ситуацию можно было бы толковать однозначно. Моя кандидатура идеально подходила на роль главного подозреваемого: я ведь не только описал само убийство, но и был знаком с жертвой. Любому легко было придумать самый банальный мотив преступления — ревность.

В действительности свою близость с Моной Вайс я никогда особенно не афишировал. С другой стороны, в маленьком городке такие отношения для многих не составляли тайны, и мне было совершенно ясно, что вскоре слухи о нашей связи станут достоянием полиции. Однако мне нужно было время, чтобы хорошенько подумать. Идентификация личности жертвы потрясла меня, но я все же смог быстро закончить беседу. Правда, напоследок пришлось пообещать Вернеру приехать в Копенгаген, чтобы переговорить с ним с глазу на глаз.

Так или иначе, через два дня мне все равно предстояло оказаться в столице в связи с презентацией на книжной ярмарке в «Форуме» [6] романа «В красном поле». Мы договорились, что я специально прибуду на день раньше, чтобы встретиться с Вернером. Несмотря на то, что все это мне было крайне не по вкусу.

Я уже настолько обосновался в Рогелайе, что с каждой очередной поездкой в Копенгаген чувствовал себя там все более и более чужим. Мне казалось, что городской шум постоянно увеличивается, темп жизни возрастает, люди выглядят неприветливыми и разобщенными. Они преодолевают уличное пространство, не обращая друг на друга никакого внимания, и при этом каждый индивидуум заключен в собственную ограниченную оболочку — своего рода транспортную капсулу, — которой может с равным успехом быть и кабина автомобиля, и наушники плеера, и аппарат мобильного телефона, а подчас все это сразу. Если бы я продолжал жить в столице, то, вероятно, сделался бы одним из них. Однако теперь я ощущал себя здесь туристом. Ныне это была уже не моя территория, и с каждым новым визитом требовалось все больше времени, чтобы заново освоить здешние ритуалы и проникнуться всеобщими инстинктами. Даже простое передвижение по Стрёгет [7] требовало от меня немалых усилий и вынуждало поминутно извиняться, потому что я никак не мог заново уловить ритм людского потока.

6

«Форум» — культурный центр в Копенгагене, где среди прочего проходят ежегодные национальные книжные выставки-ярмарки.

7

Стрёгет — центральная пешеходная улица Копенгагена.

В то же самое время сейчас я ощущал потребность оказаться где угодно, только не на даче. Здесь мысли о Моне неотступно

преследовали меня, заставляя бесцельно бродить по всему дому: из кухни в гостиную, оттуда в кабинет и снова на кухню. Я убеждал себя, что если в физическом смысле отстранюсь от места убийства, то это позволит мне снова стать хозяином собственных дум. Если же и это не поможет, то столичные впечатления, по крайней мере, позволят мне хоть немного развеяться.

Я привык самым тщательным образом планировать все мероприятия во время своих ежегодных вылазок на ярмарку — так, чтобы поездки укладывались в кратчайшие сроки. В этом году в списке значились встречи с издателем, несколько интервью, трижды я должен был подписывать свои книги на ярмарке и один раз — публично читать отрывки из нового романа. Кроме того, я выкроил время для визита к родителям, а один вечер зарезервировал для посещения лучшего — и единственного — друга Бьярне. Теперь к этому добавлялось еще и свидание с Вернером.

Все это означало, что придется сделать телефонный звонок в отель, чтобы продлить предварительный заказ номера. С момента переезда я, по сложившейся традиции, всегда пользовался услугами одной и той же гостиницы — отеля «Мариеборг» в районе улицы Вестербро. При желании я вполне мог остановиться в доме родителей или же у Бьярне, где мне, разумеется, с радостью предоставили бы отдельную комнату. Тем не менее я предпочитал по вечерам возвращаться в свою собственную берлогу, и гостиница, расположенная в тихом переулке, была с этой точки зрения идеальным вариантом. Персонал меня знал, я всегда получал в свое распоряжение один и тот же номер, здесь ко мне проявляли вежливый интерес без тени назойливости. Уважительное отношение ко мне служащих отчасти объяснялось тем, что я сделал «Мариеборг» местом убийства коррумпированного комиссара полиции обманутой им проституткой в своем триллере «Что посеешь». В книге преступление происходит в сто втором номере — том самом, где я привык останавливаться. Владелец отеля даже повесил на двери этой комнаты небольшую табличку, на которой упоминаются преступление и мое имя, а в выдвижном ящике ночного столика наряду с Библией постоянно хранится экземпляр романа.

Когда я позвонил в гостиницу, выяснилось, что на этот раз поселиться в сто втором номере мне не удастся. Комната была сдана уже неделю тому назад, и бронь продлили еще на несколько дней. Это известие настолько меня раздосадовало, что я набросился на несчастную девушку на другом конце телефонной линии. В сильнейшем раздражении я попытался объяснить ей, что всегда останавливаюсь в этом номере и зарезервировал его еще две недели назад. Она рассыпалась в извинениях и заявила, что в их системе предварительных заказов нет никаких сведений о бронировании данного номера. По ее словам, в качестве компенсации гостиница готова продлить срок пребывания на требуемые мной сутки бесплатно. Тем не менее моего настроения это не улучшило.

Встреча с Вернером была намечена на среду в ресторане отеля. Я понимал, что должен буду выложить ему всю правду о своих взаимоотношениях с Моной Вайс, если он до тех пор не разнюхает все самостоятельно. При этом я собирался изложить и свою версию произошедшего. Проблема заключалась лишь в том, что никакой собственной версии на этот счет у меня не было.

Поскольку спать я все равно не мог, то решил сосредоточиться и направить все свои умственные способности на поиск разгадки. Я постарался подойти к ситуации так, будто это был один из моих собственных романов. Мои произведения нередко строятся вокруг одного центрального убийства, которое является по форме преступлением столь омерзительным, что воспоминания о нем сохраняются у читателей надолго. И лишь хорошенько продумав именно эту сцену, я начинаю работать над прочими моментами, составляющими содержание книги, и создавать образы персонажей. Здесь же, несмотря на то что убийство также уже произошло, работа над содержанием и характерами представляла собой нечто совершенно иное. Мне предстояло начать с самого начала, изобрести новый сюжет на основе прежних исходных данных.

Уже вскоре мне стало ясно, что моя собственная фигура занимает одно из первых мест в списке главных действующих лиц данной трагедии. Вопрос состоял лишь в том, какова роль, отведенная убийцей лично мне. Кем я окажусь в итоге — маэстро, чьему примеру следует ученик, обыкновенным козлом отпущения или же смышленым детективом, ухитрившимся распутать мудреную головоломку?

Мысль о том, что созданные моим воображением убийства могут вдохновить кого-то на собственное преступление, не была для меня чем-то новым. В бесчисленных интервью, которые мне приходилось давать, постоянно всплывал один и тот же вопрос: «А не боишься ли ты, что описанное тобой может подтолкнуть кого-нибудь воплотить всю эту мерзость в действительность?»