Через океан
Шрифт:
Когда все было кончено, Ахилл Келерн еще раз пригласил меня к завтраку и на этот раз обратился ко мне со следующей речью.
— Надо, чтобы ты знал всю правду, дурень!.. Это я рассек голову капитану Фрезолю… Но я устроил так, чтобы ты казался виновником этого убийства. Трое из наших людей, отпущенных в Байе, свидетельствовали бы при случае об этом с надлежащими подробностями. Ты знаешь, впрочем, что ты один открыл и мог открыть секрет золотого песка в бревнах розового дерева. Ты скрепил своей подписью все поддельные документы, относящиеся к только что совершенным продажам. Твое дело, значит, ясно, если ты только когда-нибудь осмелишься болтать: ты будешь живо повешен, как главный инициатор… Для большей уверенности, что этого с тобой не случится, мне, вероятно, лучше было бы послать тебя на тридцатисаженную глубину с ядром на ногах… Но я тебя знаю: ты дрожишь за свою шкуру и будешь молчать… Вот я дарю тебе несколько
Нужно ли говорить о дальнейшем?! Эта речь меня не удивила, я наполовину был к ней подготовлен. Я был бы поражен, если бы это было иначе.
Я очень был благодарен Ахиллу Келерну, что он не убил меня. Я не смел даже сказать ни одного слова, принял милостыню, брошенную мне тем, чьим несчастным сообщником я сделался, и уехал. Я отправился влачить по обеим Америкам ужасы и угрызения совести, которые меня не покидали с тех пор. К всем мучившим уже меня страхам присоединилось еще новое беспокойство от тяготевшего надо мной ужасного обвинения и от окружавшей меня дьявольской махинации. Мне казалось, что я потеряю рассудок. Долго я оставался разбитым, не способным ни действовать, ни думать. Но однажды я очутился без денег, и пришлось позаботиться об их заработке.
Я испробовал все ремесла: был учителем языков, рудокопом в Калифорнии, землекопом на Канадской железной дороге, искателем нефти в Пенсильвании; но всегда слабый, ленивый, нерешительный и, кроме того, терзаемый угрызениями совести. Никогда я не мог ни на минуту забыть об опасности, висевшей над моей головой, и об угрозах Келерна. Боязливый скиталец, голодный, с ложным именем, я вел самую грустную жизнь, какую только можно себе представить. Чтобы забыться, я предался пьянству, и алкоголь сделал свое дело. Если он не принес мне мира и забвения, то принесет мне безумие. Я чувствую, как мой ум расшатывается и исчезает. Еще несколько недель, и от жалкой развалины, какую я теперь из себя представляю, не останется ничего, даже человеческой личности… Ах, если бы я мог хоть несколько исправить зло, которому я способствовал! Если бы только я мог когда-нибудь найти Раймунда Фрезоля, сына капитана, признаться ему в своей вине и направить его на след Ахилла Келерна!.. Но это, конечно, слишком большое требование! Быть может, Раймунд умер. Быть может, Ахилл Келерн находится в безопасности. Все, что я могу пожелать, если эта грустная исповедь попадет в хорошие руки, это — чтобы она была опубликована прессой, дабы осветить эту трагедию и сорвать маску с виновного, если есть еще время. Я этого желаю и надеюсь на это, умоляю Раймунда Фрезоля, если он еще жив, поверить, вопреки очевидности, что как бы преступен я ни был, благодаря своей гнусной слабохарактерности, я никогда не переставал чтить память его достойных родителей и любить его самого!»
ГЛАВА XIX. Надо ехать
Окончив чтение дневника, в то время как поезд несся на всех парах, Раймунд был прямо оглушен посмертными откровениями Петера Мюрфи. Итак, наконец, поднялась завеса, так долго скрывавшая драму его детства!.. Его отец был убит Ахиллом Келерном!.. Он сам был покинут и затем лишен состояния этим же самым Ахиллом Келерном!.. И теперь этот человек, этот разбойник снова стал на его дороге и хочет жениться на Магде!..
Раймунд не сомневался ни секунды: подшкипер «Belle Irma», некогда простой бретонский матрос, и нынешний граф де Келерн — одно лицо. Все подтверждало это, начиная с некоторого сходства, которое он уловил в фотографии, полученной Алисой Купер, до тождественности имени и происхождения и до той подробности, что богатство Ахилла Келерна создалось на Австралийских золотых полях…
Да, оно там создалось, но кровавым и преступным путем!.. Убив своего благодетеля и начальника, ограбив беззащитного ребенка, этот негодяй достиг того, о чем так долго мечтал, но какой страшной ценой! Но временами Раймунд отдалял от себя эту мысль. Он старался думать только об этом странном случае с Петером Мюрфи или, вернее, Пьером Жиме, этим другом его детства, — изменившим, правда, своей обязанности и тоже очень виновным, но, по крайней мере, раскаявшемся и очень несчастным, — явившимся умереть к нему в Дрилль-Пит, храня у своего сердца письменное доказательство своего преступления. Конечно, тут что-нибудь другое, чем простое стечение обстоятельств. Несчастного сумасшедшего, без его ведома, привлек к Раймунду смутный инстинкт, когда он встретил его во время своей скитальческой жизни, — так же, как и сам он неясно старался уловить в голосе, походке, манере держаться и взгляде этой развалины человека нечто из своего таинственного прошлого… О, как все это было горько и душераздирающе!.. Раймунд видел себя снова ребенком, играющим на палубе
В это мгновение поезд подходил к вокзалу Эльмиры и остановился там на несколько минут. И тотчас, словно отвечая на мятежные мысли молодого француза, пять или шесть газетчиков принялись бегать вдоль вагонов, размахивая номерами «Leviathan-Chronicle» и других нью-йоркских газет.
— Требуйте специальное издание! — кричали они, — «Leviathan-Chronicle» сегодняшнего утра!.. Все подробности свадьбы мисс Куртисс, американской красавицы, дочери нефтяного короля, с графом Ахиллом
Келерном! Портреты помолвленных! Вид замка Келерна в Бретани и дома Куртисса на Пятой авеню в Нью-Йорке!.. Требуйте специальное издание!..
Раймунд одним прыжком очутился у ближайшего газетчика. Вырвать номер газеты, бросив продавцу доллар, ловко спрятанный тем в карман, и развернуть лист лихорадочной рукой, — все это было делом одной минуты.
Едва он взглянул на портрет, как его последние сомнения рассеялись. Рядом с прекрасной головкой Магды, глаза которой, казалось, улыбались ему, он встретил черты Келерна, такие именно, как их нарисовало ему его воспоминание. Это было действительно продолговатое лицо, казавшееся еще тоньше от бороды клином, и острый взгляд подшкипера «Belle Irma». Лицо сохранило свою худобу; виски слегка облысели, но общий характер физиономии не изменился, — это был тот же самый человек!.. Магда выйдет замуж за убийцу и вора… И это свершится завтра!.. Надо было во что бы то ни стало помешать подобной гнусности; нельзя было допустить даже мысли об этом. Бедная Магда!..
Все ее недостатки исчезли в этот момент.
Раймунд видел только несоразмерное наказание за ее наивное тщеславие. Ей, такой гордой, очутиться замужем за негодяем, которого ждет каторга или эшафот! Какое унижение!..
Она бы этого не пережила, конечно. Уже Раймунд видел ее подавленной стыдом, умершей от горя, лежащей бледной и холодной в могиле… Все, все лучше такого видения!.. По приезде в Нью-Йорк он телеграфирует Эбенезеру, скажет ему все, будет умолять его приостановить это ужасное замужество и подождать, по крайней мере, результатов судебного следствия, основанием которого послужит исповедь Петера Мюрфи… Да, но если депеша не поспеет вовремя!.. И если Эбенезер не придаст ей значения!.. Он знал о любви Раймунда к его дочери и мог увидеть в этом лишь попытку отложить замужество… Быть может, он только подумает, что молодой его компаньон находится в припадке безумия. Есть вещи, которые могут казаться правдоподобными только в письме или при личном разговоре, — в телеграмме же даже переданные буква в букву, они будут неубедительными…
С первого взгляда невероятно, чтобы этот бретонский владелец замка, светский человек, важный вельможа, принятый и признанный во всей стране, мог оказаться низким убийцей!
Можно ли было надеяться, чтоб Эбенезер Куртисс, гордящийся этой свадьбой, восторгающийся своим будущим зятем, решился бы без более полного следствия отложить все, приостановить уже готовую церемонию, отослать всех приглашенных, делая ужасный скандал!
В сущности, это даже и было возможно, но этого нельзя было считать ни несомненным, ни даже вероятным.
Раймунд же желал твердой уверенности. Он хотел быть вполне уверен, что этому гнусному союзу не бывать! Он желал собственными глазами видеть, что Эбенезер убедился и Магда спасена.
А для этого было одно средство, единственное — трансатлантическая труба!
Поместиться ему, Раймунду, в один из цилиндрических вагонов, предназначенных для большого датского дога и не бывших еще в употреблении; вручить себя подводному нефтяному потоку; явиться с быстротой молнии в Val-Tregonnec и там вмешаться, разъединить их, высказать все!