Через пустыню
Шрифт:
— Если он твой друг, то передай: пусть вернет мое золото. Лично к нему я ничего не имею.
Нолан даже не улыбнулся.
— Не будь дураком, парень! Скажи спасибо, что остался жив, и успокойся.
— Я иду за своим золотом.
Он поглядел на меня с презрением и бешенством.
— Послушай, — сказал он раздраженно, — ты мой родственник, иначе бы я не вмешивался: убьют тебя, ну и пусть. Дайера окружают сорок человек, а сам он невероятно опасен.
— Поэтому он посылает человека, чтобы тот зарезал меня спящего?
— Поверь мне, Телль,
Нолан сдвинул шляпу на затылок, и я увидел в его глазах беспокойный огонек.
— Для человека, который утверждает, что не вмешивается в чужие дела, — сказал он, — ты на удивление быстро наживаешь себе врагов. Ты не ошибешься, если немедленно оседлаешь своего жеребца и смотаешься отсюда. В городе три или четыре банды, которые мечтают похоронить тебя.
— Скажи Дайеру, чтобы он приготовил мое золото. Иди и скажи ему прямо сейчас.
— Черт возьми, если ты пойдешь против Дайера, ты пойдешь против меня. Я — с ним.
— Я уже говорил, что не воюю с Сэкеттами, но если ты встанешь между мной и тем, что по справедливости принадлежит мне, тебя похоронят рядом с Сэндменом Дайером.
— Там сорок человек, черт тебя побери!
— Похоже, Дайер не очень-то надеется на себя, если держит рядом такую компанию. Если ты с ним, то пусть роют могилу пошире — для вас всех.
Когда он ушел, я остался стоять на улице, глядя на далекие холмы. Может быть, я сошел с ума? В конце концов, почему бы не забраться в седло и не уехать восвояси? Большая часть того золота принадлежала мне, и от него зависело мое будущее: я надеялся купить скот для ранчо в Аризоне. От него зависело наше с Эндж будущее… если у нас вообще есть будущее.
А для тех парней, которые доверили мне свое золото, оно значило гораздо больше, хотя теряли они меньше.
Мне не надо было напоминать, на что я иду, у меня не было никакого плана, я не знал, с чего начать. Как уже говорилось, я не мастак планировать да обдумывать. По мне, лучше кинуться в драку с головой, а там будь что будет. Я жалел только об одном — что Нолан Сэкетт с ними.
Странная штука — человек. Я знал, что впереди у меня сплошные проблемы, может быть, ранения или смерть, но я повернулся и пошел по Калье-де-лос-Негрос. Наверное, это все, на что я годился, — идти напролом.
Остановившись на углу, я вынул шестизарядник и крутанул барабан — он работал безотказно. Какой-то прохожий взглянул на меня и заторопился дальше — умный человек: он почувствовал неприятности и разумно избежал их. Только у него никто не отнимал принадлежавшего ему золота.
Начать следовало с игорного дома Тао, потому что там всегда собирался народ, чтобы сыграть в карты и выпить. Когда я протиснулся к бару, меня заметили. До сегодняшнего дня я мог поклясться, что не узнал бы почти никого из тех, кто преследовал меня в Мохаве, но здесь я сразу заметил двоих из той банды.
Черноглазый ганфайтер стоял у бара с вызывающим, пренебрежительным видом, и это меня разозлило.
— Скажи Дайеру, что Телль
— Он знает, что ты здесь.
Двое подошли к столику у двери и уселись. Еще двое остановились у соседнего карточного стола и сделали вид, что наблюдают за игрой. Мужчина, сидевший за этим столом, задумчиво огляделся, бросил карты и забрал с кона свои фишки. Затем, стараясь выглядеть беззаботным, встал и ушел. Тоже разумный человек… достаточно дальновидный, чтобы смыться, пока не разразилась гроза.
Мне не понадобилось больше искать Сэндмена Дайера. Как только я его увидел, то понял, что это он.
Дайер сидел за столиком в небольшой нише: он был меньше среднего роста, с квадратными плечами и угловатым лицом с высокими скулами. С первого взгляда показалось, что его лицо чем-то выделяется, может, даже немного уродливо, но, присмотревшись, я увидел, что все вроде на месте. Просто он производил такое впечатление.
Дайер широко и дружелюбно улыбался. И тут я вспомнил город Шайло и понял, что надо быть очень осторожным: когда этот человек улыбался, он был всего опаснее.
— Ну-ну, Сэкетт, давненько мы не видались. Очень давно. — И протянул мне руку.
Я уже знал, какая это рука: холодная и мягкая, потому что уже однажды пожимал ему руку, и тогда этот жест значил не больше, чем теперь. Он был большой любитель пожимать руки. Я не забыл его штучки, но, зная Дайера, Догадывался, что он приступит к делу не сейчас.
Сэндмен Дайер — тогда мы называли его Сэнди — был не в меру разговорчив. Он обожал звук собственного голоса. Он любил не только говорить, но и демонстрировать свои знания, а Сэнди был на сто процентов уверен, что превосходит в знаниях любого. Эта его широкая улыбка, непринужденный смех скрывали презрение ко всему окружающему.
Сэндмен любил поговорить, но беда в том, что он мог внезапно оборвать разговор, просто остановиться на середине фразы и убить собеседника или приказать, чтобы его убили.
Я видел это собственными глазами, так как там, в Шайло, мы служили вместе. В первый раз, когда я увидел, как он убил безоружного пленного, я подумал, что он свихнулся от грохота орудий и винтовок. Преднамеренная жестокость — редкая вещь на войне. Вообще-то люди считают, что на войне много жестокости, но это совсем не то. Когда убиваешь на войне, то не потому, что тебе захотелось кого-то убить, но если вдруг увидишь, как упал мертвым твой друг, — вот тогда ты бьешь изо всех сил… если можешь.
Во второй раз он убил сдавшегося в плен майора, симпатичного человека лет тридцати пяти, галантного джентльмена, который сложил оружие, попав в окружение. По сути дела, он был моим пленником. Это-то меня и взбесило. Дайер с ним по-дружески заговорил, я не придал этому значения. Но скоро разговор Дайера стал принимать совсем другой оборот. Я его одернул, но Сэнди не обратил внимания.
— У вас есть семья, майор? — очень вежливо спросил Дайер.
— Да, у меня жена и двое детей.
— А дети в армии?