Через стекло
Шрифт:
— Плохая примета, Джейн, — криво улыбнулся он, — разбить зеркало.
Джейн даже не обратила внимания на то, что он обратился к ней по имени, не назвал её матерью. Она поняла: это был уже не её сын.
Весь день она никуда не выходила. Позвонила на работу, сказалась больной. Конечно, это всего лишь отсрочка, рано или поздно придётся вернуться — когда она сможет придумать, что сказать коллегам; они наверняка тоже захотят подхватить болезнь, которая возвращает молодость. Однако сейчас Джейн было не до того. Она смотрела в окно, словно на картину в тяжёлой деревянной раме.
Перед зеркалом хорошо разве что прыщи давить, а душу-то — её в любом стекле видно, хотя бы и в оконном…
Высокого зеркала больше нет. Она вышвырнула осколки в мусорное ведро — на глазах у Денниса. Тот лишь криво улыбнулся, глядя куда-то вбок. Джейн перехватила его взгляд — и похолодела. С этого момента она не сводила с него глаз до тех самых пор, пока Деннис не ушёл. Но даже закрывая дверь, он улыбался, как человек, который знает, что своего не упустит.
Окно в комнате. Слишком похожее на зеркало.
Она должна была всё понять сразу, как только увидела тёмные рамы, которые ни один нормальный человек не станет вставлять в окна маленькой убогой квартирки. Хозяйка сказала ей прямо: любое стекло зеркалом может стать. Когда они с Деннисом стояли и смотрели на несуществующие тучи… он наверняка всё понял. И случай с грузовиком был всего лишь экспериментом, пробой пера. Ребячество, конечно… но тогда ему ещё было шестнадцать.
Теперь он старше. Он не станет спрашивать себя, как и почему. Это детские вопросы: он оставит их ей. Взрослого человека интересует, что из этого можно извлечь. Джейн знала, что когда Деннис вернётся, он направится к окну. Более того, она знала, что не позволит ему приблизиться к тяжёлой раме.
Джейн прислонила лоб к холодному стеклу — не зеркальному. Ей до сих пор было страшно видеть отражение своего непривычно молодого лица; так почему же она не боится взглянуть на отражение души? Ведь оно, если верить старой хозяйке, ждёт тебя в каждом стекле…
Погода стояла пасмурная, и колодец двора казался пересохшим. Ветер сердито обрывал листья с чахлых деревьев, не находя себе более подходящей жертвы. Но вот во поле зрения Джейн появилась старушка в сером пальто, ведущая на поводке грязно-белую болонку. Соседка снизу: Джейн вчера перемолвилась с ней парой слов на лестничной клетке. Пожилая женщина показалась ей крайне общительной и успела сообщить, что у неё, кроме собачки, никого нет, поэтому поговорить-то особо и не с кем, а тут вот новые люди, интересно… Очередная одинокая душа, от которой отказались родные, откупились квартирой на окраине — и то с условием, чтобы не досаждала визитами слишком часто… Вот она поднимает голову к небу, подслеповато щурит глаза и глядит на тучи… Сейчас пойдёт дождь; зарядит, скорее всего, на целый день, и ей придётся отказаться даже от прогулки по двору, одной из немногих радостей в её тоскливой жизни…
Небо прояснилось. Тучи, словно не выдержав собственной тяжести, размокли и растворились в перламутровой синеве догорающего дня.
Джейн отвернулась, невидимая за блестящим стеклом. Она чувствовала, что не сможет разделить со старушкой её радость: если она снова посмотрит в окно, там начнётся ливень гораздо сильнее того, что ей удалось предотвратить.
Разогнать тучи — легко: она уже это делала. Любой человек может очистить небо собственной души — особенно если на это небо смотрит кто-то ещё. Но, чёрт возьми, неужели это всё, на что она способна? И после этого она считает ребячеством перевернувшийся грузовик с пивом? Сейчас её душа — это мир, а мир — это её душа. Она может сделать что угодно: зажечь фонарик добра в сердце, направить его луч вниз — и старая несчастная женщина во дворе будет счастлива. Подъедет новенький автомобиль, из него выскочит её сын с женой, а за ними — и маленькая внучка… Они скажут, что богатый дядюшка оставил им наследство, что они переезжают в большой дом с садом и бассейном, что они забирают туда и её, и болонку… Радость, которая заполнит сухой колодец двора, доплеснёт и до восьмого этажа, до окна с тяжёлыми резными рамами — и одно только эхо этой радости позволит Джейн ещё неделю не подпускать тучи к их дому…
Ничего не выйдет. Если дети выгнали свою мать однажды — они сделают это снова. Не пройдёт и месяца, как они задумаются, что заставило их сорваться с места и ехать на окраину города за старой маразматичкой — и Джейн не сможет заглянуть к ним в окно, чтобы прогнать эти мысли. Мир велик, в нём слишком много стен — и далеко не в каждой есть окна. Только небо открыто её глазам целиком и полностью, оно отзовётся любому движению её души. Но люди живут не на небе, а на земле, которую не охватишь взглядом, стоя у окна.
Джейн уткнулась лицом в резную раму и зажмурила глаза. Её тело сотрясала крупная дрожь. Увидеть свою душу — полбеды. Помолодеть на пятнадцать лет за минуту — не страшно. Но теперь, когда она понимала, что может всё и вместе с тем не может ничего…
Джейн открыла глаза — и обрывок тучи пронёсся по небу, на миг закрыв солнце. На стекле проступило отражение: девятилетняя девочка, которая не знает мир и поэтому не способна его изменить…
Внизу, во дворе, появилась новая фигура. Джейн не сразу узнала Денниса: что-то было не так с его лицом. Ах, это просто солнечные очки — но какие-то странные… Однако Джейн не придала этому особого значения: её материнский взгляд даже с высоты восьмого этажа выхватил огонёк сигареты, дымящейся в зубах у Денниса. Она никак не могла привыкнуть к тому, что он стал курить; часто по этому поводу возникали ссоры, в ходе которых он кричал, что может и сам решить, что для него хорошо, а что — нет, поскольку уже достаточно взрослый… Да, сейчас это было правдой, как никогда раньше. И всё равно Джейн ощутила на губах горечь, незнакомую даже заядлым курильщикам.
Деннис словно ощутил её взгляд. Не поднимая головы, он затянулся в последний раз и швырнул сигарету на землю в полуметре от мусорного бачка у подъезда. Соседка, по-прежнему выгуливающая болонку, укоризненно покачала головой и что-то сказала ему вслед: Деннис развернулся и ответил, выплюнув слова, словно окурок. Старушка ахнула, а затем заковыляла к нему так быстро, как только могла. Болонка залаяла: её тявканье смешалось с пронзительным женским голосом, явно высказывающим Деннису всю горькую жизненную правду о нём самом. Джейн сжалась в комок: её сын мог отреагировать самым непредсказуемым образом. Однако он просто повернулся и вошёл в подъезд, оставив старушку жаловаться на наглых мальчишек пустому двору.
Щёлкнул замок двери, и Деннис появился в комнате. Только теперь Джейн разглядела его очки — зеркальные стёкла, похожие на тонированные окна автомобиля. Уголком сознания Джейн почувствовала радость от того, что не видит его глаза — жестокие, расчётливые. Взрослые. И всё же… очки ей не нравились.
— Где ты взял эту гадость? — сухим, каким-то чужим голосом спросила Джейн.
— Купил, — ухмыльнулся Деннис. Обезличенная зеркальными очками, его улыбка была похожа на оскал. — Мимо ларька проходил… а тут солнце вышло. Неожиданно.
Он догадывается. Умный, взрослый, он читает её мысли гораздо быстрее, чем она — его, и при этом ведёт себя совершенно непринуждённо; вот и сейчас он подходит к окну лёгкой походкой, едва ли не вразвалочку, просто посмотреть, что с погодой…
— Не приближайся, — сказала Джейн, вновь не узнав собственный голос.
— Чего это? — хмыкнул он.
— Не приближайся, — отчаянная попытка добавить в голос уверенности не дала никаких результатов. — Иди на кухню, я приготовила обед.
И снова улыбка, словно он предвидел и такой поворот. Джейн смотрела, как он уходит, и пыталась почувствовать хоть какие-то признаки облегчения. На кухне окно выходит не во двор, а на улицу; но главное, оно совершенно обычное. Облупившиеся белые рамы. В них он может смотреть, сколько угодно, но увидит только…