Через вселенную
Шрифт:
Орион просто смотрит на меня. В его молчании читается сомнение: знал бы?
Старейшина и раньше много что от меня скрывал. Может, на корабле и вправду есть еще уровень.
7
Я что-то слышу.
Скрип. Дверца открывается, дверца моего маленького морга открывается, и тьма отступает — сквозь запечатанные веки прорывается свет, и что-то, кто-то вынимает мой хрустальный гроб.
Меня поднимают; в животе екает, словно я взлетаю вверх на качелях. Цепляюсь за это ощущение, уверяя себя в его
— Еще немного, — произносит голос, похожий на голос Эда.
— Лед быстро тает.
— Это… — Слов не разобрать за свистящим шипением.
Тепло. Впервые за триста один год я чувствую тепло. Это не лед… с легким покалыванием меня обволакивает ощущение, с которым я уже простилась навсегда. Тепло!
— Почему она не двигается? — снова говорит первый голос. Теперь он напоминает не резкий и безразличный голос Эда, а более мягкий — Хасана.
— Еще геля. — В кожу что-то втирают. Мне приходит в голову, что в первый раз за три столетия меня кто-то касается. Чьи-то руки мягко втирают в холодную плоть какую-то густую жидкость; напоминает согревающий лосьон от растяжений, которым я мазала колено после соревнований в беге по пересеченной местности, которое устроили в честь новичков. Я так счастлива, что, кажется, сейчас взорвусь.
И тут я понимаю, что не могу улыбнуться.
— Не действует, — произносит мягкий голос. Теперь он звучит печально. Разочарованно.
— Попробуй…
— Да нет, смотри, она даже не дышит.
Тишина.
Я приказываю легким вдохнуть воздух; приказываю грудной клетке подниматься и опускаться в унисон с биением жизни.
Что-то холодное — нет, я не хочу снова чувствовать холод — касается моей груди слева.
— Сердце не бьется.
Я сосредоточиваюсь на сердце — бейся, чтоб тебя! Стучи! Но разве можно заставить сердце биться? С таким же успехом я могла бы приказать ему остановиться в те дни, когда меня еще не заморозили.
— Может, подождем?
Да! ДА. Подождите… я сейчас. Просто дайте мне немного времени оттаять, и я встану со своей ледяной постели и снова буду жить. Я возрожусь, словно замороженный феникс. Только дайте мне шанс!
— Не.
Рот. Все силы, всю волю свою устремляю ко рту. Губы, двигайтесь! Говорите, кричите — вопите!
— Суй ее обратно.
Стол прогибается под тяжестью крышки, которой меня накрывают. Внутри все сжимается, когда хрустальный гроб снова убирают в ячейку морга.
Дверь со щелчком закрывается.
Я хочу кричать, но не могу.
Потому что все это не взаправду.
Это просто еще один кошмар.
8
В фойе Больницы Док помогает медсестре подвести к стойке регистрации старика, которого другая медсестра тут же начинает оформлять. Заметив мое появление, Док поворачивает ко мне.
— Не видел Харли? — спрашивает он.
— Нет, — не могу удержаться от улыбки. Харли вечно бегает от Дока, когда приходит время таблеток.
Док запускает пальцы в свои густые волосы, потом замечает мою улыбку и хмурится.
— Это не смешно. Харли необходимо регулярно принимать медикаменты.
Пытаюсь придать лицу серьезное выражение. Харли и вправду иногда становится нервным и мрачным, но мне кажется, что это всего лишь причуды творческой натуры, а никакое не сумасшествие, как считает Док. К тому же он мой лучший друг, и я не собираюсь его сдавать.
— И не подумаю! — кричит старик у стойки регистрации. Док резко разворачивается. Старик оттолкнул медсестру, которая поддерживала его, и теперь, наклонившись к той, что за столом, кричит: — Вам меня не заставить! Ничего я не болею и в больницу ложиться не собираюсь, так-то! — он завершает реплику резким кашлем и отхаркивается на пол.
— Ну, ну, спокойно, — увещевает Док, бросаясь к нему.
Старик поднимает взгляд — у него катаракта.
— Где моя жена? У вас?
— Стила не в Больнице, — Док кладет ладонь ему на руку. — Она здорова. А вот ты — нет.
— Ни черта подобного! — ревет старик, но буквально через мгновение глаза его стекленеют. Дыхание успокаивается, он горбится под тяжестью собственной одежды. И, когда Док убирает ладонь, я понимаю почему: он наклеил ему пластырь с успокоительным. Бледно-лиловый клейкий квадратик тут же начал действовать, сделав его смирным и кротким.
Устроив старика в кресле-каталке и отправив вместе с медсестрой к лифту, Док торжествующе ухмыляется в мою сторону. Я с трудом сглатываю. Док — хороший человек, но уж слишком привык все решать с помощью медицины. Он не жалует эмоции — любые. Ему нравится, когда все тихо, все под контролем.
Вот почему он так чертовски близок со Старейшиной. Они думают одинаково.
— Так что ты тут делаешь? — спрашивает Док, удостоверившись, что старик в лифте и уже на пути к лечению.
Ковыряю носком ботинка гладкий плиточный пол. Нет, я не собираюсь рассказывать о тайном лифте на четвертом этаже. Я даже сам не уверен, достаточно ли Орион убедил меня, чтобы попробовать отыскать его.
— Просто думал навестить Харли.
Док хмурится.
— Если найдешь его, отправь прямо ко мне. Уже давно пора принимать лекарства, — он бросает взгляд на часы на стойке регистрации. — Кстати, а ты свои принял?
Краснею. Не сказать, чтобы я особенно гордился тем годом, что прожил здесь. На третьем этаже, в Палате. Там лежат психически больные. Наверное, это меня жизнь с фермерами доконала. В детстве все было нормально, но чем дальше, тем острее я чувствовал, как отличаюсь ото всех — мне дела не было до зерна и коров.
(Помню, когда Док впервые прописал мне лекарства, я спросил: можно ли мне оставаться Старшим? В конце концов, это психическое расстройство! Целый год в Палате! Я уже был готов от всего отказаться, но Док со Старейшиной не позволили.)
— Утром принял, — пробормотал я. Лицо у меня пылало. Надеюсь, сестра за стойкой не слышала — что подумают о вожде, который сидит на лекарствах для психов?
Док вглядывается в меня.
— Все в порядке?
Звезды оказались фальшивыми, на корабле, видимо, есть тайный уровень, а Орион похож на меня сильнее, чем я готов признать, но да, все в порядке, потому что если Док решит, что что-то не в порядке, он просто даст мне еще таблеток. Киваю головой.