Через вселенную
Шрифт:
С трудом сглатываю. Такое ощущение, что в горле у меня застрял камень.
Док разглядывает ящик, прикрепленный к трубкам, что были у девушки во рту.
— Кто-то нажал кнопку. Ее нельзя нажимать до того, как тело приготовят к реанимации. Она отключает питание, — он поднимает на меня глаза. — Она была отключена. Если бы мы опоздали… — переводит взгляд на девушку, — она бы умерла.
Черт. Желудок, свернувшись, падает куда-то в ботинки и там и остается.
— Вот так просто? Умерла?
Док
— Нужно сообщить Старейшине.
— Но…
— Тебе ничего не будет. Это же не ты сделал. Если честно, я рад, что ты оказался рядом. Старейшина сказал, ты начал изучать централизованное руководство. Вот в таких ситуациях и учишься быть лидером.
Грудь девушки поднимается и опускается, но это единственный признак жизни, который она подает. Забавно, без ледяного щита ее тело выглядит совсем по-другому. Она кажется меньше, слабее, беззащитнее. Лед служил ей доспехами. Теперь мне хочется оградить ее, прикрыть ее наготу, а не коснуться.
Я кладу руку ей на плечо, изумляясь тому, как различен цвет нашей кожи. Она открывает глаза.
— Холодно, — шепчет она.
Док опускает на нее глаза.
— Это все просто какой-то адский кошмар-
Мне хочется возразить: какой же это кошмар, если она здесь? Но вдруг я снова слышу хныкающий стон — в детстве у меня был ягненок, он блеял точно так же, тихо и жалобно. В горле снова перекатывается камень.
Док накидывает на девушку больничную рубашку (такую, знаете, с разрезом на спине), и она начинает рыдать, когда мы продеваем ее руки в рукава. Потом он накрывает ее одеялом. Глаза по-прежнему закрыты, и мне могло бы показаться, что она спит, но дыхание слишком резкое и неровное — она в сознании, и она нас слушает.
Мы почти не говорим.
Когда Старейшина врывается в комнату, в воздухе снова повисает страх. Он смотрит на нее, потом на меня, а потом на Дока.
— Это он?
— Нет! — тут же возмущаюсь я.
— Конечно нет, — отвечает Док. Потом поворачивается ко мне. — Он не тебя имел в виду. — И добавляет, снова обращаясь к Старейшине: — Это невозможно, ты знаешь. Ты просто параноик.
— О ком вы… — начинаю я, но оба не обращают на меня ни малейшего внимания.
— Произошел сбой, — объясняет Док. — Питание замкнуло, — он поднимает черный ящик, который был укреплен на контейнере. На нем все еще мигает тусклый красный огонек.
— Ты уверен? — спрашивает Старейшина.
— Абсолютно, — кивает Док. — Кому взбрело бы в голову спуститься сюда, отключить первую попавшуюся девочку и сбежать? Это был просто сбой. Оборудованию сотни лет. То и дело приходится что-нибудь чинить. Ей просто не повезло, я не успел вовремя заметить поломку.
Снова ложь. Интересно, часто вообще Док говорит
Девушка на столе стонет.
— Кто это? — спрашивает Старейшина, переключив внимание на девушку.
— Номер сорок два.
— Она…?
— Второстепенная.
— Эми, — хрипит девушка.
— Что? — встаю на колени рядом с ней, приблизив лицо к ее потрескавшимся губам.
— Меня зовут Эми.
Старейшина смотрит на нее. Эми открывает глаза — ярко-зеленый всполох, цвета молодой травы — но тут же закрывает их снова, болезненно сощурившись от света люминесцентной лампы.
— Твое имя несущественно, девочка. — Старейшина поворачивается к Доку. — Нужно выяснить, кто ее реанимировал.
— Где мои родители? — шепчет она задушенным болью голосом. Эти двое ее даже не замечают.
— Можно убрать ее обратно? — спрашивает Старейшина. Док качает головой, в глазах его прячется сожаление.
— Не замораживайте меня снова! — просит Эми, голос ее прерывается от страха. Связки подводят с непривычки, и она, умолкнув, заходится кашлем.
— Не могли бы, даже если бы хотели, — говорит Док Старейшине.
— Почему нет? У нас еще есть камеры для заморозки, — он бросает поверх плеча Дока взгляд в дальний конец комнаты. Я их раньше не замечал, но теперь откладываю в памяти — нужно будет осмотреть как-нибудь.
— Способность к регенерации сильно снижается от заморозки к заморозке, особенно если учесть, что реанимировали ее неправильно. Если снова положить ее в криокамеру, она может никогда уже не проснуться.
— Я хочу к папе, — хнычет Эми, и, хотя она уже больше женщина, чем ребенок, кажется сейчас совсем маленькой девочкой.
— Пора спать, — говорит Док. Из кармана он вытаскивает пластырь и открывает упаковку.
Глаза Эми резко распахиваются.
— НЕТ! — кричит она срывающимся голосом.
Когда Док подходит, она, подняв руку, неловко бьет его по локтю. Пластырь падает на пол. Док поднимает его и выбрасывает в мусорную корзину, а потом открывает ящик и достает новый.
— Тебе станет лучше, — объясняет он девушке, разрывая упаковку.
— Не хочу, — зрачки сужаются, словно черные булавочные головки, окруженные светло-зеленой полосой.
— Держи ее, — приказывает мне Док. Я стою неподвижно и гляжу на нее. Старейшина отталкивает меня в сторону и хватает ее за плечи.
— Не хочу! — кричит она, но Док уже прилепил ей на руку пластырь, и крошечные иглы, словно жесткая наждачная бумага, колют ей кожу, вводя лекарство.