Через вселенную
Шрифт:
Мне хочется остаться здесь, на криоуровне, защищать родителей от умника, который ухитрился отключить замороженного в присутствии трех человек, но, очевидно, Старшему по какой-то причине нужно остаться здесь одному, и я доверяю ему охрану мамы с папой.
— Старший, мне кажется, тебе стоит вернуться с нами и поговорить со Старейшиной, обеспокоенно произносит Док.
— О, я с ним поговорю, — отвечает Старший, тянется к кнопке лифта и, нажав ее за Дока, отступает, позволяя дверям закрыться. Но еще раньше, чем они закрывается до конца, он отворачивается
— Малыш вырос, а? — роняет Харли беспечно. Слишком уж он весел, учитывая, что они только что выбросили в космос труп.
Док хмыкает.
Только лифт останавливается, Док тут же срывается с места. Провожаю его взглядом, ожидая, что он тут же нажмет кнопку за левым ухом и настучит на Старшего, но нет — он просто уходит.
— Пойдем обратно в Палату? — Харли приглашает меня взять его под руку в шутливом порыве галантности.
— Давай лучше в тот сад, который мне Старший показывал.
— Ах, значит, он показывал тебе сад? — на губах Харли появляется кривая ухмылка.
— Наверное, ему непросто, — говорю я, идя вслед за ним по коридору. — Он на корабле самый младший, но и вроде как главный. Не представляю, как смогла бы приказывать взрослым, да еще и ждать, что они послушаются.
Харли смотрит на меня краем глаза.
— Ты странная, Рыбка.
— Почему это? — подыгрываю я, ухмыляясь.
— Рассуждаешь о том, как Старшему непросто живется. Но ведь это тебя саму вытащили из воды на этот корабль.
— О Старшем думать проще, чем о себе самой, — фыркаю я. Глаза вдруг начинает пощипывать от непрошеных слез. Сказанное получилось слишком близко к правде.
Добираемся до входных дверей, и Харли придерживает их для меня. Я выхожу на яркое солнце, в нос бьет запах травы после легкого дождя.
И липкий, мускусный запах секса.
— Зараза. Из головы вылетело, что сейчас Сезон, — говорит Харли, когда в него врезается полуголая парочка, настолько занятая страстными поцелуями и объятиями, что даже не замечает его существования. — Давай вернемся внутрь.
— Да ладно, просто найдем безлюдное местечко. Мне кажется, я больше не выдержу сидения взаперти. — Наверное, мне никогда больше не будет спокойно в помещении. Раньше, в детстве, до заморозки, у меня никогда не было клаустрофобии. А теперь даже тут, на границе сада, на улице, легкие словно что-то крепко сдавливает, взгляд притягивают стены, словно нависающие надо мной. Закрываю глаза. Если позволять себе задумываться об этом, становится еще хуже.
— Освещение тут всегда отличное, — замечает Харли, идя со мной по дорожке прочь от Больницы. — Были бы у меня сейчас краски!
— Давай, — смеюсь я. — Неси. Я тут подожду.
Харли колеблется.
— Слишком опасно. Потом.
Мне вспоминается толпа, с которой я столклась на первой пробежке. Сейчас, кажется, идеальное время прогуляться — никто на меня даже не посмотрит. Все слишком заняты друг другом.
— Нет, правда, — говорю я, заметив, с каким томлением во взгляде Харли оглядывается на Больницу. — Я пойду вон к той пшенице. Там никого — все в саду и на дороге.
— Пойдем со мной, — просит Харли. Взяв меня за руку, тянет в сторону Больницы, но я высвобождаюсь.
— Я правда не могу обратно под крышу. Мне нужен свежий воздух. Иди! — улыбаюсь я, подталкивая его. — Ничего со мной не случится.
Харли все еще сомневается, но зов красок слишком силен.
— Будь осторожна, Рыбка, — серьезно произносит он. Я с улыбкой киваю. Он бегом устремляется обратно к Больнице, а я бреду в другую сторону, к полю.
Я была права: чем дальше от сада, тем меньше виднеется людей. На дороге вообще никого, и только по стонам и вздохам понятно, что и в полях, и за деревьями, и в придорожной канаве — везде полно парочек. Я стараюсь не обращать внимания. Страшновато видеть людей в таком состоянии. Конечно, за свою жизнь на Земле я, наверное, миллион раз видела секс по телеку. Но когда все происходит прямо у тебя под носом — это совсем другое дело.
— Она.
Первый импульс — замри, второй — беги. По тону я чувствую: говорили обо мне. Осмеливаюсь кое-как обернуться. Трое парней возраста Харли, и все трое следуют за мной. Двоих я не узнаю — судя по накачанности, они из фермеров, наверняка занимаются каким-нибудь физическим трудом.
Внутри все сжимается.
Третьего я знаю.
Лют — тот, что все время пялится, наблюдает за мной в Палате.
— Эй, урод! — окликает Лют, увидев, что я обернулась. Насмешливо машет рукой, и его двое приятелей начинают гоготать.
Я иду быстрее. Интересно, если я буду звать на помощь, хоть одно из этих стонущих и пыхтящих потных тел поднимет голову? Что-то сомнительно.
За спиной я слышу тяжелые шаги. Они реже, чем мои, значит, эти трое уже идут быстрее.
— Не уверен, что хочу с уродом, — говорит один.
— Я хочу, — отзывается Лют.
Мне уже плевать, что обо мне подумают. Я бегу. Ноги тяжело шлепают по земле, ужас придает мне силы. Позади слышна ругань — погоня началась. Я сворачиваю в поле, но пшеница мешает бежать, смятые стебли оставляют за спиной четкий след панического бегства. Перепрыгиваю через парочку, которая не замечает даже меня саму, не говоря уже о моем состоянии. Оборачивать, чтобы посмотреть, насколько они близко.
Слишком близко.
Я сглупила. Споткнулась о копошащиеся на земле тела и, приземлившись в пшеницу, покатилась по высоким, острым стеблям. Девушка, оседлавшая своего партнера, смотрит на меня затуманенными страстью глазами и вдруг улыбается, приглашая присоединиться. Я отползаю подальше, сминая и ломая ростки пшеницы, и пытаюсь подняться на ноги.
Но не успеваю.
Сверху на меня наваливается один из фермеров.
Я стараюсь подняться, но мое ерзанье его только распаляет. Тогда я замираю и пытаюсь высвободиться одними только руками. Своими громадными ладонями он вдавливает мои запястья в землю, и тут подбегают остальные двое. Второй фермер хватает меня за щиколотки. Лют опускается на землю рядом и склоняется надо мной. Ухмыляясь.