Черкес. Дебют двойного агента в Стамбуле
Шрифт:
— Разрешите представиться: драгоман Посольства, бывший чиновник при главной квартире генерал-фельдмаршала Дибича, Феликс Петрович Фонтон, – шутовски раскланялся мой обидчик.
Только сейчас я сообразил, что мы, считай, ровесники.
— А русских среди вас нет? – все мои собеседники скривились, как среда на пятницу, от моего вопроса.
— То есть кавалер ордена Святой Анны 1-й степени тебя недостоин? – весело спросил Фонтон. Он удивительным образом переменился, стоило ему сбросить маску.
— «Анна на шее»? – вспомнилось мне. Один из высших орденов Империи – это серьезно, тем более, 1-й степени. За какие же заслуги Феликса Петровича отметили?[1]
— Почему на шее? Звезда носится на правой стороне груди, крест на ленте – на правом боку, и то лишь в особые дни, – удивился Фонтон.
Я все никак не мог избавиться от недоверия к этим людям. Вдруг это очередная проверка от «рыбьего глаза»? Но орден… Такая импровизация может выйти боком ее устроителям. Международный скандал с привлечением высших лиц Империи.
— Орден покажете?
Полуподвал сотряс дружный хохот.
— Феликс Петрович! Нуждаюсь в приватном разговоре, совершенно секретном! Тет-а-тет. И орден ваш мне нужен не любопытства ради, а для понимая, насколько можно вам доверять.
Фонтон внимательно меня разглядывал несколько секунд:
— Лягаться больше не будешь? – я отрицательно покачал головой, и он подал мне руку, чтобы помочь подняться. – Ну, пойдем.
Мы прошли в конец помещения.
Фонтон приоткрыл дверь, приглашая меня пройти внутрь кабинета, заваленного папками, книгами и даже одеждой. На спинке стула небрежно пристроился полукафтан темно-зеленого сукна с матовыми белыми пуговицами и красным воротником-стойкой[2]. На столе лежала перевернутая фуражка, белые перчатки и небольшая шпага в ножнах. В углу комнаты – аккуратно застеленная узкая койка.
— Живем как в ночлежном вертепе, – пожаловался Фонтон. – Помещений не хватает. Часть посольских загород съехала, часть пока обитает в доме у братца того старика, Франкони, другие квартиры снимают у местных. А я вот сюда перебрался, в первый готовый флигель под крышей, отсюда мне удобнее делами заниматься. Новосел, можно сказать.
Он открыл шкаф у стены и вынул вешалку с мундирным фраком. На правой стороне тускло поблескивала серебряная звезда с медальоном в середине, в его центре – красный крестик. Я уже и без ордена понял, что это не подстава англичан. Одного взгляда на обстановку комнаты и небрежно разбросанную форму было достаточно, чтобы исключить эту мысль.
— За что же такая награда? – спросил, не скрывая восхищения.
— За участие в спасении его Императорского Величества Николая на море и за счастливое избежание пленения его августейшей особы турками при следовании в Варну на фрегате «Флора» в 1828 году. Ну как, убедился? Теперь рассказывай.
Оставив последние сомнения, выложил все свою эпопею с англичанами, включая бредни Уркварта, свои опасения и предложения. Фонтон слушал спокойно, не перебивая. Потом стал, не стесняясь, переодеваться в какие-то обноски, показав знаком, что, мол, продолжай, не останавливайся.
— Дело ясное, что дело темное! Времени у нас в обрез. Нужно соколом лететь в Бююкдере, тебя там точно будут поджидать соглядатаи. Здесь, на стройке, их тоже, как клопов в проезжем доме. Рожу свою платком закутай и вот эту дрянь сверху накинь – авось, проскочим, – протянул мне какую-то накидку типа восточного халата. – На лодке договорим.
Почти бегом выскочили из полуподвала, пересекли строительную площадку, затем другую, третью, какое-то пожарище. Фонтон на бегу пояснял:
— Пять лет назад Пера основательно выгорела. Теперь тут все строятся. Европа наступает, скоро Гранд рю де Пера будет не узнать.
— Пожар способствовал столицы украшению…
— Не точно цитируешь. У Грибоедова Скалозуб говорит: «пожар способствовал ей много украшению». Грек, цитирующий «Горе от ума»… Да ты человек-загадка, Коста!
Я мысленно дал себе подзатыльник. Очередной прокол! Надо быть внимательнее, более того, вставлять в речь при разговорах с русскими всякие старорежимные словечки типа «доколе» или «всенепременнейше». В общем, по классике: паки-паки, иже есть херувимы, житие мое…
Мы выскочили на пристань.
— Мой каик, – указал Фонтон на остроносую лодку с гребцом. – Лодочник – человек надежный, по-русски не понимает, можно спокойно поговорить. Пойдем на двух парах весел. Эх, разомнусь!
Каик шустро выскочил из бухты на простор Босфора и устремился на север. Фонтон сел загребным, я на корме. Лодка неслась по волнам турецкой стрелой.
— Феликс Петрович, не в обиду! Как вы так легко мне поверили?
— Как ты думаешь, Коста, чем я на войне занимался? Зачем нужен драгоман при штаб-квартире? – я пожал плечами. – Я занимался допросами пленных, насмотрелся на разных за два года. Хорошая практика. Человека вижу насквозь.
Теперь понятно, за что ему орден дали. Видимо, немало услуг оказал мой спутник армейской разведке. А случай на море с императором – это, так, предлог, чтобы наградить, не привлекая внимания. Передо мной не иначе как русский резидент в Константинополе под дипломатическим прикрытием. Не чурающийся работы в поле. Ну, дела!
Быстро договорились о дальнейших шагах, о встрече с греком-драгоманом в кофейне на Гранд рю де Пера, об опознавательном знаке (чуть не сболтнул про журнал «Огонек» под мышкой), о правилах поведения в Посольстве после зачисления в штат.
— Никому не верь, Коста, среди посольских, особенно, перотам, – инструктировал меня Фонтон. – Это такие продажные твари! Хитрые, изворотливые, прожженные интриганы и мздоимцы! Они все местные, из старого генуэзского квартала. Кто по национальности, уже не разберешь. Все перемешались – итальянцы, греки, сербы, валахи... Зато языками владеют с детских лет и все ходы в Диване знают, кто чем дышит, кому какой бакшиш сунуть, чтобы дело решить. Но могут и за гинею продать. Поэтому будь осторожен и запомни мое правило: хочешь сделать хорошо, сделай сам.