Черная бездна [неоконченное]

В холодных глазах Кулла, царя Валузии, отразилось некоторое замешательство, когда в его покои ворвался человек и встал прямо перед царем, дрожа от гнева. Монарх вздохнул, — он узнал нарушителя спокойствия. Ему известен был бешеный нрав служивших ему варваров. Разве и сам он не был родом из Атлантиды? Брул Копьебой, стоя посреди царского чертога, демонстративно срывая со своего обмундирования эмблемы Валузии одну за другой, явно желая показать, что больше не имеет ничего общего с Империей.

— Кулл! — рявкнул пикт, белый от снедающей его ярости. — Я требую правосудия!

Кулл снова вздохнул. То было время, когда о мире и покое можно было только мечтать, но ему, как он полагал, удалось обрести и то, и другое в Камуле. Ах, сонная Камула... — даже сейчас, в ожидании продолжения гневной тирады взбешенного пикта, мысли Кулла лениво текли по времени вспять, даря воспоминания о нескончаемой череде сонных праздных дней, прошедших с момента его прибытия в эту горную метрополию удовольствий, где дворцы из мрамора ярусами окружали холм в форме сводчатого купола.

— Люди моего народа служат империи множество лет! — взмахнул сжатым кулаком пикт. — А сегодня одного из моих воинов похищают у меня из-под носа прямо в царском дворце!

Кулл рывком выпрямился в кресле:

— Что за бред? Какой еще воин и кто его похитил?

— Это я предоставляю выяснить тебе, — прорычал пикт. — Только что он стоял рядом, подпирая мраморную колонну, как вдруг — вж-ж-жик! — и исчез, оставив в качестве ключа к разгадке этой тайны лишь испуганный вскрик да странный мерзкий запах.

— Может, ревнивый муж?.. — размышлял вслух Кулл.

Брул грубо прервал его:

— Гроган отродясь не заглядывался на девок, даже из собственного народа. Эти камулианцы все, как один, ненавидят нас, пиктов. Это написано у них на лицах.

Кулл улыбнулся:

— Тебе это просто кажется, Брул. Здешний народ слишком ленив и любит развлечения, чтобы ненавидеть кого-либо. Они поют, сочиняют стихи. Я полагаю, ты не думаешь, что Грогана умыкнули поэт Таллигаро, певица Зарета или принц Мандара?

— Какая мне разница, — огрызнулся Брул. — Но вот, что я скажу тебе, Кулл: Гроган как воду проливал свою кровь за империю, и он лучший из командиров моих конных лучников. Я разыщу его, живого или мертвого, даже если придется для этого разнести в клочья всю Камулу, камень за камнем! Валка! Я скормлю этот город огненному зверю, а потом потушу огонь потоками крови...

Кулл поднялся с кресла:

— Отведи меня к тому месту, где ты в последний раз видел Грогана, — сказал он. Брул прервал свою пылкую речь и, угрюмо глядя перед собой, вышел из зала.

Вместе с царем прошел он по ведущему вниз извилистому коридору. Кулл и Брул походили друг на друга врожденной гибкостью движений и звериной грацией, остротой зрения и присущей варварам необузданностью характера, но в то же время они были очень разными.

Кулл был высок, широкоплеч, с мощной грудной клеткой — массивный, но не оставляющий впечатления тяжеловесности. Солнце и ветер сделали его лицо бронзовым. Волосы царя были острижены так, что напоминали гриву льва, а серые глаза сверкали холодным блеском.

Брул выглядел как типичный представитель своей расы: среднего роста, ладно скроенный, но сухощавый и жилистый как пантера, с более темной, чем у царя, кожей.

— Мы находились в сокровищнице, — проворчал пикт, — Гроган, Манаро и я. Гроган прислонился к выступающей из стены полуколонне — и исчез прямо у нас на глазах! Панель качнулась внутрь и его не стало, мы успели заметить темноту внутри, в нос мне ударил отвратительный смрад. Стоявший рядом с Гроганом Манаро в тот же миг выхватил меч и ткнул клинком в отверстие, поэтому панель не смогла полностью закрыться. Мы налегли на нее, но без толку, и тогда я поспешил за тобой, оставив Манаро возле потайной двери.

— А зачем ты посрывал валузийскую символику? — спросил Кулл.

— Это я со зла, — угрюмо буркнул Копьебой, избегая смотреть ему в глаза. Царь без единого слова кивнул. Он понимал, что это было естественным проявлением чувств взбешенного дикаря, для которого единственно возможным способом взаимоотношений с врагом была схватка.

Они проникли в сокровищницу. Ее дальняя стена была склоном холма, на котором возвышалась Камула.

— Манаро божился, будто услышал едва различимую музыку, — сказал Брул. — Да вот он, приник ухом к трещине. Эй, Манаро!

Кулл нахмурился, увидев, что рослый валузиец не изменил своей позы и никак не отреагировал на приветствие. Он прильнул к панели, одной рукой стиснув меч, не дающий закрыться секретному дверному проему, прижав ухо к широкой трещине. Темнота позади черной щели была почти осязаемой — казалось, за таинственным отверстием притаилась тьма, изготовившаяся к прыжку, словно огромная кошка.

Царь порывисто шагнул вперед и грубо потряс солдата за плечо. Окоченевшее тело Манаро отделилось от стены и рухнуло к ногам Кулла. В выпученных глазах мертвеца застыл ужас.

— Валка! — выдохнул Брул. — Убит... Каким я был идиотом, что оставил его здесь одного!

Царь покачал головой.

— На его теле нет крови, но — посмотри на его лицо!

Брул пригляделся, с губ его сорвалось ругательство. Черты погибшего валузийца превратились в застывшую маску ужаса, и это явно было вызвано услышанным.

Кулл осторожно приблизился к трещине в стене. Через минуту он подозвал пикта. Откуда-то из глубины скрывающейся за стеной чернильно-черной неизвестности доносился низкий воющий звук, будто гудели призрачные трубы. Странная эта музыка звучала столь тихо, что ее с трудом можно было различить — но и этого было довольно, чтобы уловить в ней ненависть и злобу тысячи демонов. Кулл передернул могучими плечами.………………………….