Черная богиня

Вронский Константин

– Нефру-Ра, – приказал Домбоно, – возьми кусок полотна. Сложи его вместе, намочи вот этой водой с соком цветка умиротворения и обмотай ногу мальчика.

Сикиника робко спросила:

– Так злые духи оставили ребенка?

– Конечно, – ответил жрец. – Ох, как же много дел мы имеем со злыми духами и как мало с добрыми! Люди куда охотнее верят в злых духов, чем в добрых и покровительствующих им. Нефру-Ра, через каждые четверть часа меняй компресс…

Сикиника схватила Домбоно за рукав широкого жреческого одеяния.

– Но ты приведешь того чужеземца?

Домбоно дружески кивнул царице, а затем ласково погладил ее по волосам:

– Я дал слово, богиня, и не в моих правилах нарушать его… Хотя твоя затея мне и не по вкусу.

Они висели на самом верху каменной стены храма в маленьких железных клетках. К клеткам вели длинные приставные лестницы. По этим самым лестницам отряд солдат доставил Савельева, Веронику, Ларина и Шелученко к месту их последней остановки в этой жизни. Доставил медленно, осторожно, чтобы те, не дай бог, не оступились случайно и не упали на каменную мостовую двора. В клетках их освободили от пут. Солдаты вежливо попрощались с будущими жертвами богов, даже отсалютовали на прощание. А потом закрыли решетчатые двери, спустились по лестницам вниз и убрали их.

Алик Шелученко выл, не переставая. А потом упал на пол клетки, задергался в конвульсиях, как во время эпилептического припадка.

– Да он так совсем свихнется! – крикнул Павел Веронике. Они висели по соседству друг от друга. Вероника вжалась лицом в прутья железной решетки и пристально всматривалась в раскинувшийся далеко внизу фантастический город, казавшийся отсюда маленьким-маленьким, игрушечным и нереальным.

– Здесь можно сойти с ума! – крикнула она в ответ.

Ваня Ларин растерял весь свой легендарный юмор еще во время подъема в клетку. Сейчас он метался по своей подвесной камере, два метра туда, два метра сюда, пока клетка не начала раскачиваться подобно гигантскому маятнику.

– Помогите! – кричал он. – Помогите! Вы не можете убить меня вот так вот! Вы просто не имеете права… – безумные, отчаянные, бесполезные крики.

А потом он смолк, вжался головой в железную решетку и заплакал.

А жизнь в Мерое текла своим чередом, как будто и не было никаких клеток на огромной стене храма. Никто не вскинет голову к небесам, никто не замрет в ужасе, глядя на дар богам. И только десять солдат, которые несли почетный караул на стене, демонстрировали важность этой темницы для народа Мерое.

В небо тянулась тоненькая струйка дыма. Жрецы приносили жертвы ночным божествам. Узники слышали однотонное пение и ритмичные шлепки рук по коже барабанов. Вечер раненой птицей рухнул в каменную котловину, стало намного прохладнее, и город потонул в пасти черных теней.

– Я сейчас тоже закричу, – пожаловалась Вероника Савельеву. – Я не могу. Я больше не могу. Я должна закричать.

– Так кричи, Ника! – Савельев вцепился в прутья решетки. Сердце захлебывалось от дикой боли, нервы были натянуты уже до предела. Еще немного, и они лопнут, и сердце разорвется.

«Такого человеку не выдержать, – подумал он. – Нет, не выдержать!»

Павел

закрыл глаза и сполз по решетке клетки на колени.

– Санька, мы скоро встретимся, – прошептал он. Савельев не видел, как к его клетке вновь приставили длинную лестницу.

Глава 6

ОТПЕЧАТКИ ПАЛЬЦЕВ БОГОВ

Скрипнула решетчатая дверь, и Савельев даже подскочил от неожиданности. Солдат в черном кожаном одеянии стоял на верхней ступени приставной лестницы. Он открыл дверь клетки, молча кивнул узнику, а потом ткнул пальцем в лестницу. И Павел все понял.

Они пришли за ним!

Он глубоко вздохнул и зажмурил глаза. Наверху на жертвенном алтаре храма все курился дымок, все еще неслось над загадочным городом печально-торжественное пение жрецов. Темная-темная ночь, хоть глаз выколи, какое на фиг жертвоприношение в такое время?! Город внизу крепко спал, и только несколько сиротливых огоньков мерцали в черной бездне. У стоявшего на лестнице солдата в руках было подобие масляной лампы – странный сосуд из бронзы, на который был нацеплен гладко отшлифованный стеклянный шар.

«Моя последняя прогулка», – подумал Павел. Чувство безграничного отчаяния, немыслимой покинутости чуть не удушило его в этот момент. Страха, желания сопротивляться – пускай бессмысленно, но сопротивляться, – он не испытывал… Только пустоту. Пустота была вокруг, пустота была в нем самом, словно душа его уже отлетела, покинула тело и теперь наблюдала без волнения и печали за тем, что происходило с ним, Павлом Савельевым, на земле.

Он кивнул, смахнул капли холодного пота со лба и сделал маленький шажок к открытой двери. Голос Вероники заставил его остановиться на полпути в черное никуда. Этот голос был подобен удару кулака в лицо, он возвращал в реальность.

– Не ходи, Пашка… – крикнула девушка. Ее голос звенел, раскалывался на мелкие осколки от страха. – Останься с нами! Ты не должен оставлять нас одних…

Савельев вжался в холодную решетку клетки.

– Я думаю, у меня нет выбора, Ника! – севшим от мучительного возвращения души голосом проговорил он.

– Останься, пожалуйста!

– Никто не сможет заставить вас выйти из клетки! – крикнул Шелученко.

– Конечно, они просто убьют меня здесь!

– А сейчас они, интересно, что собираются сделать? – проворчал Ларин. – Поиграть с тобой в шахматы? Тебя сейчас в жертву принесут на фиг, академик, и все!

– Это мне и без тебя понятно, – Савельев оглянулся на солдата. Тот вновь кивнул ему головой, на этот раз куда нетерпеливее. Снизу, от подножия высокой стены раздался крик. Крик нетерпения.

– Ника, одно лишь слово на прощание: прости.

– За что? – ее голос дрожал.

– Ну, это же я тебя уговорил покататься вместе с нами по пустыне.

– Кто ж мог знать, что все вот так кончится? – она громко всхлипнула.

– Ты будешь жить. Местным богам по вкусу только кровь девственниц. Повезло тебе, как видишь. Молодец, Ника, ты у нас, конечно, хороший ученый, но не старая дева!