Черная богиня
Шрифт:
– Да идем же быстрее к этому вашему пациенту! – закричал Савельев. – Чего на месте-то топчемся?!
Больной лежал на широком красивом ложе. Прошитое золотом одеяло укрывало его почти с головой, на которую была накинута золотая пелена, один в один похожая на ту, что видел Савельев на царице Мерое.
Холодные, высокие стены были украшены золотым причудливым орнаментом, в котором преломлялся свет сотен масляных светилен. Вероника бы могла много чего порассказать об этих орнаментах, а для Савельева они были лишь немым образцом красоты.
По сравнению с объемами самого дворца, комнатка больного казалась даже маленькой. И совершенно пустой – только кровать из слоновой кости. Больной лежал совершенно неподвижно, и на мгновение в голове Савельева даже мелькнуло страшное подозрение, что пациент скорее мертв, чем жив, и что Домбоно, едва он прикоснется к нему, обвинит его в смерти бедняги. Мол, дотронулся чужеземец до честного мероита, и от ужаса у того душа – ка, ба или как там еще – от тела и отлетела в небеса, да к богам…
– Ну, и чего вы от меня хотите? – грубо хмыкнул Савельев, останавливаясь на пороге. – У меня же глаза, а не рентген.
– Что такое рентген? – недоверчиво спросил Домбоно.
Савельев только отмахнулся от него. Что толку объяснять? Да и что именно? Что существуют лучи, с помощью которых можно заглянуть в человеческое тело? Как это объяснить людям, живущим на расстоянии в три тысячи лет от остального мира?
– Кто это? – спросил Павел вместо ненужных объяснений.
– Мой сын… – холодный, но все равно волшебный женский голос!
Павел торопливо обернулся. У стены, словно статуя, сидела богиня Мерое. Золото на золоте… и только овал ее лица и ее руки, скрещенные на груди, отливали белизной снежной пустыни в фантастическом свете комнаты.
– Ваш сын… – повторил Савельев, едва шевеля пересохшими от волнения губами. Внезапно он все понял. Жертва для бога дождя… Господи, как смешно! Это был только предлог, бегство в достойную религиозную ложь-угрозу. Истина лежала здесь под золотым покрывалом: больной сын богини, матери, ищущей поддержки и сострадания. Но сострадания тайного, ибо если божество не способно помочь себе самому, что ж в нем тогда божественного-то? Непостижимая, ужасная трагедия человека, приговоренного быть способным на все.
– Мой единственный сын… – добавила она. В ее отдающем металлом голосе появились мрачные нотки.
Домбоно подошел к кровати и откинул одеяло. Детское тельце было обнажено – какая светлая, необычная для Мерое кожа… Почти белое тело, всего лишь загорелое, словно мальчик долго валялся на солнце. Дышал он спокойно, чуть приподнималась на голове золотая пелена. Видел ли он сквозь золотую ткань такого не похожего на его собственный народ незнакомца, неведомо. Мальчик не шелохнулся даже тогда, когда Савельев подошел к его ложу.
– Расскажите же мне все, – спокойно произнес он. – Сколько лет мальчику?
– Двенадцать зим, – Домбоно устало присел на стул возле кровати. – А его болезни уже две зимы…
…Две зимы назад охота была единственным развлечением царственного супруга богини Сикиники. Он не знал себе равных в умении обращаться с колесницами и лошадьми. Сопровождавшие царя восторгались его отвагой в езде по самым крутым дорогам и бесстрашием, когда он выходил на опасного хищника.
С некоторых пор царственный супруг богини Мерое стал брать с собой сына Солнца. И это безумно тревожило Домбоно.
В тот раз он отправился на охоту вместе с ними. И как оказалось, не зря…
Верная Нефру-Ра как раз заплетала царице-богине волосы, когда в комнату без предупреждения ворвался принц Раненсет.
– Царь упал! Он мертв! – крикнул он женщинам, даже не скрывая торжества. – И сын Солнца, и верховный жрец…
Гребень выпал из рук Нефру-Ра, девушка схватилась за сердце.
– Вся Мерое оденется в траур! – весело распорядился Раненсет. – Как же, наследник престола! – при этих словах он сделал какой-то странный жест рукой, а Сикиника пронзительно закричала.
И тут в комнату царицы ворвался в изорванной одежде Домбоно с мальчиком на руках. Все уставились на него так, как будто перед ними было Ка покойного. Раненсет умоляюще вскинул руки, словно обороняясь от призрака.
– Произошло несчастье! – глухо прошептал Домбоно. – Колесница царя разбилась. Он упал, испуганные лошади потащили его за собой, о, богиня. Мальчик бы тоже погиб, но мне удалось схватить лошадей за поводья и остановить. Слишком поздно, твой царственный супруг был мертв. А сын Солнца, кажется, сильно ушибся. Когда я осмотрел пострадавшую колесницу, то нашел вот это! – и Домбоно швырнул на стол отломившийся кусок дерева. – Излом удивительно ровный, – он глянул на Раненсета, и тот отвел глаза. – Этот кусок был надпилен, а несчастье – на самом деле преступление!
– Мы это выясним, – заикаясь, произнес Раненсет.
– И накажем виновных, – добавила Сикиника, хлопоча над мальчиком. От ужаса у нее побелели даже губы.
– Лицо царя было так изуродовано, – сглотнул комок в горле Домбоно и отвернулся, пытаясь скрыть слезы.
– Какое счастье, – невыразительно произнес Раненсет, – что ты поехал на проклятую охоту! Ты предчувствовал беду, да? Или кто-то подсказал тебе?
– Змея в твоей короне! – с ненавистью огрызнулся верховный жрец и бросил на Раненсета взгляд, пронзивший принца насквозь.
С тех пор во дворце царицы-богини Сикиники за золотыми колоннами притаилась беда…
Дорога становилась все хуже и хуже, все больше были валуны, все глубже выбоины. В конце концов, Алексей был вынужден остановить старенький джип и «спешиться». Перед ним вздымались Лунные горы, иглами своих пиков сшивая прореху неба и земли.
Здесь на машине уже не проедешь. Тропинка терялась меж скал – та самая дорога, что ведет прямо в распахнутую глотку преисподней.
Алексей захватил с собой фонарь и сейчас направил его луч на тропу. Что он ищет, Холодов и сам не мог бы объяснить толком; дорога звала его и все тут.