Черная часовня
Шрифт:
– Вот именно – сыграть! Для тебя жизнь – не более чем череда ролей. Если тебе прискучил образ оставленной жены, советую вернуться к твоему предыдущему занятию.
– Я уже не та свободная женщина, что прежде. Приведись мне снова выступать, я не буду знать, как и представиться. Ведь Ирен Адлер умерла, по мнению некоторых газет и большей части общества. Разве можно ее воскресить?
– Почему бы не петь под именем Ирен Нортон?
– Потому что она иностранка. Без репутации. Без истории.
Я задумалась. При всей силе воли, когда речь заходила о собственных интересах, Ирен становилась такой же нерешительной, как и любой из смертных. Большая часть самоуверенности артистических натур – лишь защитная броня.
– А что насчет той дамы, скрипачки?
– Какой такой скрипачки?
– Ну, у нее еще двойная фамилия, через дефис. Первая часть – что-то феодальное, а вторая – индийское, вест-индское.
Ирен посмотрела на меня с тревогой, словно заподозрила, что я внезапно повредилась умом. Затем лицо ее прояснилось.
– Норман-Неруда [8] . Феодально-индийское… ты серьезно, Нелл? Все-таки ты британка до мозга костей! По-моему, она – урожденная Вильгельмина Неруда, вышла замуж за шведа по фамилии Норман. Если я последую ее примеру, то стану Ирен Нортон-Адлер.
Теперь нахмурилась я:
– Ты никогда не следуешь чужому примеру, Ирен. Ты станешь Ирен Адлер Нортон.
Подруга надолго замолчала, пока ее ум был занят обыгрыванием своего нового воплощения. Она никогда не могла устоять перед новой ролью. Или новым обличьем.
8
Вилма (Вильгельмина) Неруда-Норман (1839–1911) – скрипачка чешского происхождения.
Я кивнула в сторону попугая:
– У нас есть пианино для твоих занятий вокалом.
– Да. – С задумчивым видом Ирен подперла лицо сжатой в кулак рукой – мальчишеская повадка, за которую я наказала бы любого из своих подопечных, хоть и не работала гувернанткой уже много лет. Стоит недолго потрудиться воспитателем, и привычка к исправлению чужих ошибок остается на всю жизнь. Однако мне удалось удержаться от замечания.
– А что толку, Нелл, как бы я себя ни назвала? – снова заговорила Ирен. – Я знаю, насколько ухудшились диапазон и тональность моего голоса. Опера не признает любителей. Чтобы оставаться профессионалом, нужно постоянно проходить прослушивания, все время выступать. Если голос не поддерживать в форме, он быстро портится.
– А по мне, твой голос хорош, как и всегда.
– Это потому, что тебе медведь на ухо наступил.
– Да он почти всем на ухо наступил! Ты слишком требовательна к себе. Почему бы не последовать совету Годфри и не попробовать себя на драматической сцене? Карьера актрисы, в отличие от карьеры оперной певицы, не требует постоянной тренировки голоса.
– Не верится, что ты предлагаешь мне заняться столь аморальным ремеслом! – поддела меня подруга.
– С годами я стала более терпимой. К тому же ты теперь замужем… мадам Адлер Нортон.
– Несмотря на твое внезапное благоволение к сцене, она слишком требовательная госпожа. А лучшей актрисой Парижа остается Сара Бернар, и, признаться, я не спешу помериться с ней силами.
– Ты ведь американка, а французы, по одной им известной причине, находят вас занятными. При этом у тебя британская актерская выучка, даже Божественная Сара [9] не может таким похвастаться. К тому же ты куда красивее ее.
– Боже мой, Нелл, ты хвалишь мои способности, американское происхождение, внешность: столько восхищения вредно для меня.
9
Прозвище французской актрисы Сары Бернар.
– Не сомневаюсь, но тебя нужно как-то подбодрить. Не спорь! Почему бы тебе не почитать вслух письмо Годфри, пока я занята вязанием? Вот тебе и возможность поупражнять голос. Да и мне это очень нравится.
– Что именно: письма Годфри, или то, как я их читаю?
– И то и другое. Если какие-то отрывки будут слишком… личными, можешь их просто опустить. Я впечатлена способностями Годфри к повествованию. Для адвоката он весьма красноречив. Когда ты читаешь его письма, кажется, будто он сам находится с нами в комнате. Пожалуйста, почитай!
Ирен милостиво согласилась и взяла толстый почтовый конверт со стоящего рядом с ней столика, напрочь забыв о богопротивном романе месье/мадам Санд, который остался валяться на турецком ковре на полу, как и подобает всем произведениям такого сорта.
– Я сама только один раз прочла это письмо, – пробормотала Ирен, бросив на меня странный взгляд из-под черных как вороново крыло бровей. – Могу спотыкаться о неразборчивый почерк.
– Бедняжка Годфри! Писать в поезде – не самое легкое занятие, знаю по собственному опыту. Но он оказался прилежным – составил послание в первый же день путешествия. Оно заслуживает прочтения вслух!
Подруга загадочно улыбнулась, держа в руке письмо, как актриса обычно держит сценарий:
– Приветствие я пропущу, оно слишком цветистое для твоего вкуса.
– От Годфри? Цветистое? Ты меня заинтриговала.
Ирен расправила страницу и начала читать:
– «Моя… дорогая».
Я заметила, что ее взгляд перескочил почти на середину первой страницы, к тому времени как она произнесла «дорогая».
– Ты права, исключительно витиеватое начало для юриста, – вполголоса заметила я наполовину довязанному мной чехлу.
– Это первое его письмо ко мне после женитьбы, – тоже тихо ответила Ирен.
– Если там что-то очень личное, я не хочу слушать дальше.
– Да нет же. – Примадонна отмела мои возражения элегантным взмахом руки.
Мне показалось, в глазах ее при этом появился озорной блеск. При определенном освещении глаза Ирен становились чистого золотого цвета. Одна из крестных-фей наделила ее карие глаза таким теплым оттенком, что сам Мидас мог позавидовать им.
Ирен прочистила горло, привлекая мое внимание: она явно намеревалась превратить чтение письма в театральную декламацию.