Черная часовня
Шрифт:
Никогда еще я не слышала, чтобы Ирен так охотно болтала или сообщала столько деталей о нашей жизни и перемещениях совершенно незнакомому человеку.
Тут я заметила, что девушка, внешне представлявшая собой образец самообладания, сидит очень тихо, будто позирует для мистера Уистлера [17] . Ее сложенные на коленях руки были сжаты так сильно, что костяшки пальцев побелели, а на приятном лице застыло неестественное выражение спокойствия, скорее напоминающее маску из греческой трагедии.
17
Джеймс Уистлер (1834–1903) – англо-американский художник, мастер живописного портрета в полный рост.
На столике на серебряном подносе я заметила графин с какой-то темной жидкостью, окруженный хрустальными бокалами на коротких ножках. Один из бокалов был наполовину полон. Зная экстравагантную привычку французов наполнять стакан только до половины, а потом ждать, пока напиток «подышит», я предположила, что из бокала еще не пили.
Девушка, казалось, не замечала странного костюма Ирен, как и не слышала обращенных к ней слов.
– Как ваше имя? – спросила примадонна самым добрым тоном из всех возможных.
В первый раз за все время девушка подняла на нее глаза. Она была похожа на испуганную птаху.
– Имя? Э-э…
– Здесь, заграницей, меня зовут Ирен, – сообщила моя подруга, – но раньше в Штатах, конечно, я была просто Эрин. А вот мисс Хаксли именовалась Пенелопой. Во всяком случае, пока не встретила меня, потому что я зову ее Нелл. Ну так как ваше имя?
Болтовня Ирен дала девушке возможность собраться с мыслями, которые явно были у нее в большом беспорядке.
– Здесь меня зовут Розой, – наконец ответила она неуверенно, будто бы сомневаясь в собственных словах.
Я вмешалась в разговор, желая приободрить девушку:
– Роза. Какое милое имя! Очень английское.
Серо-голубые глаза метнулись в мою сторону.
– Вообще-то так мое имя переводят французы. Дома… на самом деле… меня зовут Пинк [18] .
– Пинк? – повторила я, озадаченная таким неуместным именем.
– Пинк, – с одобрением откликнулась Ирен. – Розовый – прекрасный цвет как для девушки, так и для садовых роз. – Она улыбнулась девушке: – Он вам очень идет! А теперь, Пинк, как вы видите, сюда прислали не полицейских из участка, а нас с Нелл, поскольку мы надеемся, что вам будет легче говорить на родном языке и со своей соотечественницей-американкой, женщиной.
18
Pink (англ.), rose (фр.) – розовый.
Девушка (язык не поворачивается назвать ее Пинк!), вздохнула так глубоко, будто хотела разорвать шнурки, стягивающие ее корсет.
– Вы должны простить меня. За всю свою жизнь я не видела ничего настолько ужасного.
– Пока вы прожили совсем недолго, – заметила моя подруга.
– Но мне уже девятнадцать! – ответила девушка с вызовом.
– С кем вы прибыли в Париж? – продолжала Ирен.
– Ни с кем. Одна. – Весь ее запал куда-то вдруг подевался. – Я живу здесь.
– Здесь – это в?..
Простой вопрос поверг нашу собеседницу в глубокую задумчивость. Она обвела взглядом богатое убранство зала, дотронулась до вышитой бисером ткани своего платья, будто бы удивляясь увиденному, и снова вздохнула:
– Это в maison de tolerance [19] .
У меня все внутри похолодело. Я знала, как по-французски будет «дом», а слово «терпимость» звучало почти одинаково на обоих языках. Сейчас оно казалось мне синонимом той гадкой ситуации, в которой я оказалась. Значит, мы в заведении, по-французски называемом «бордель». О, это был очень элегантный бордель, рассчитанный на посетителей голубых кровей и исключительно богатых, но тем не менее – бордель.
19
Дом терпимости (фр.).
Ирен же, услышав жуткое откровение, даже ухом не повела.
– Вы уже пили бренди? – кивнула она в сторону бокала.
Девушка покачала головой.
– Вам непременно стоит сделать глоток, сугубо в медицинских целях. Нелл, не могла бы ты?..
Теперь я поняла, что молодая женщина находится в шоке… а кто не был бы, окажись он вдруг в борделе, пусть и шикарном?
Я переместилась на диван и села рядом с нашей новой знакомой. Держа хрупкий бокал, как медицинскую склянку, я поднесла его к губам девушки:
– Пригубите. Знаю, невкусно, да и запах ужасный, но вам станет легче.
Девушка странно посмотрела на меня, но повиновалась. Сделав крошечный глоток, она потянулась к бокалу и взяла его за хрустальную ножку. Передавая напиток, я почувствовала, как дрожат пальцы у бедняжки, но была рада тому, что она, по крайней мере, расцепила сведенные судорогой руки.
Вернувшись в свое кресло, я заметила, что Ирен одобрительно мне кивает.
– Не увлекайтесь, – посоветовала она девушке. – Вам нужно прочистить разум, а не утопить в алкоголе воспоминания. Ну вот и славно. Знаете, нам ничего не рассказали о том, что здесь произошло. Мы целиком полагаемся на вас.
Эффект от бренди превзошел наши ожидания. Пинк встряхнула очаровательной головкой, будто после долгого сна, и требовательно спросила:
– Зачем вы здесь? Вы не из полиции. На континенте женщинам не позволяется вмешиваться в подобные дела.
– А в Соединенных Штатах позволяется? – удивилась я.
– Разумеется, Нелл! – Ирен даже не посмотрела на меня, полностью сосредоточившись на девушке. – Я ведь работала на агентство Пинкертона, когда жила в Америке, а потом и в Англии, хотя и недолго.
Наша собеседница ухватилась за знакомое название:
– Пинкертон? К Пинк прислали агента Пинкертона? Просто безумие… впрочем, тут все – сплошное безумие. Да к тому же я только начала учить язык.
Пинк вдруг засмеялась так резко, что расплескала бренди, а потом закашлялась – до слез на глазах, до икоты.
Я узнала начинающуюся истерику и уже было поднялась, чтобы успокоить бедняжку, когда Ирен жестом остановила меня.
– Значит, поэтому вы одеты как мужчина? – спросила Пинк сквозь слезы и икоту. – Я чувствую себя Алисой в Стране чудес, как если бы вы были Белым кроликом, а не леди Пинкертон в мужском костюме… Простите меня. Обычно я не такая идиотка. Но это было так ужасно! Самая ужасная вещь на свете. Ужасная до тошноты.