Черная часовня
Шрифт:
– Обычно я пользуюсь ими при работе с нитками или бисером.
– Отлично. – Не теряя ни секунды, подруга наклонилась и, подняв с ковра несколько желтовато-бурых крошек, опустила их в игольник. Затем остановилась, чтобы посмотреть на меня. – Ты как?
– Как я?! До чего же американское выражение! Да никак! Просто пытаюсь представить, что на самом деле нахожусь в другом месте и дышу другим воздухом. Такой ответ сойдет?
– Сойдет, – улыбнулась Ирен. – Вот ключ к разгадке того, как мистер Холмс творит чудеса дедукции даже в самых нечеловеческих условиях. Он смотрит на то, что у него под носом,
– Значит, надо разглядывать все через микроскоп?
– Именно. Как врач или ботаник. Мы сосредоточимся на мелких деталях, чтобы не дать полной картине ошеломить нас и сбить с толку. Понимаешь?
– Ага. – Оставаясь на четвереньках, я проползла еще немного вперед. – Как же унизительно!
– Так и должны чувствовать себя свидетели подобного обращения с человеческими душой и телом! Не напоминает ли тебе все это что-нибудь еще, кроме рассказа Эдгара По про улицу Морг?
– Напоминает, Ирен. – Я почувствовала, что голос у меня дрожит, и бросила быстрый взгляд вверх, к небесам, которые в этой комнате были представлены потолком, расписанным голыми херувимами и дамами – сочетание, смысл которого я никогда не могла понять. – Несмотря на время и расстояние, разделяющие эти события, я не могу не заметить сходства данной ситуации с бесчинствами, произошедшими в Лондоне прошлой осенью.
Ирен встала на колени, в своем мужском костюме напомнив мне вздыбившегося кентавра. В дрожащем свете лампы казалось, что ее небрежно уложенные локоны извиваются подобно змеям Медузы Горгоны.
– Похоже, Джек-потрошитель переключил свое внимание на Париж.
– Тут нет никакого смысла, – возразила я.
– Зато тут есть убийство, – ответила она. – И политика. И жуткая, жестокая головоломка.
Глава шестая
Братец Жак, вы спите?
Ну что ж, говорю я, вот и декабрь прошел, и январь, а февраль с мартом поджидают своей очереди, а я из тех растений, что не выносят стужи. Хотите взглянуть на мои ноги? Тогда я говорю: заходите. Внутри так уютно и тепло, что сразу же хочется раздеться до нижней рубашки да так и ходить. Всего каких-то пара недель, и продуваемые ветрами перекрестки будут совершенно забыты, и даже вид промокшего под дождем пальто будет казаться чем-то удивительным.
После осмотра места преступления нас отвели в другую залу и попросили подождать. Инспектор ле Виллар, казалось, был удивлен нашим самообладанием.
Я заняла себя тем, что стала делать наброски обнаруженных нами на месте преступления отпечатков ног в своей крошечной записной книжке.
– Четыре вида следов, – отметила я. – Довольно элегантные домашние туфли. Затем следы большого размера, должно быть, мужские, щегольски сужаются в районе каблука и носа. Также имеется массивный отпечаток, по форме напоминающий бок бутылки. И множество следов мужских ботинок, все одинаковой формы, хоть и разного размера.
Ирен кивала, изучая наброски из-за моего плеча:
– Дамы, полицейские в своих стандартных форменных ботинках, и двое мужчин: один хорошо обут, а другой – плохо.
– И что плохо обутому
– Отличный вопрос, Нелл. Нужно узнать, не вызывали ли сюда доктора, хотя это сомнительно. Чиновники наводнят место преступления только после того, как наше высокопоставленное лицо окажется далеко от этой бойни.
Ее последние слова вдруг заставили меня оторваться от символического микроскопа, через который мой разум взирал на мир, и увидеть картину реальности во всем ее масштабе. При этом желудок у меня рванулся к горлу, а голова закружилась.
Единственным спасением было снова сосредоточиться на том, что я делала в данный момент. Не оттого ли меня привлекает рукоделие, подумалось мне.
Я решилась на куда более трудную задачу: сделать набросок кресла цирюльника.
Ирен изучила плод моих усилий:
– Просто замечательно.
– С чего это ты вдруг расщедрилась на похвалу?
Подруга поджала губы.
– Ты действительно отлично справилась, дорогая.
– Обычно ты лишь бросаешь мне «хорошо, Нелл» [26] , будто щенка хвалишь.
26
В оригинале рифма well-Nell.
Она устало рассмеялась:
– Виновата! Признаю, что недооценивала тебя. Но ведь ты не росла в Америке, где процветают грубость и жестокость.
– А, ты про краснокожих индейцев?
– Я про белых дьяволов.
– Разве это не название пьесы британца Уэбстера [27] ?
– Как всегда, ты права, Нелл. Но я всего лишь хочу сказать, что ты не так часто сталкивалась с темной стороной жизни, как, например, я или Пинк…
– Это дитя!
Ирен посмотрела на меня так пристально, что я покраснела.
27
В трагедии английского драматурга Джона Уэбстера (1578–1634) повествуется о жестоких и разнузданных нравах двора времен Медичи.
– Она взрослая не по годам, – пробормотала я.
– Возможно, ей пришлось повзрослеть раньше времени, – ответила примадонна и добавила рассеянно, словно разговаривала сама с собой: – Уж он-то наверняка довел бы дело до конца. Нет смысла видеть знаки, если не умеешь их читать.
Я не стала спрашивать, кого Ирен имела в виду.
– Игольник все еще у нас, как и его содержимое, – утешила я ее, доставая футляр из кармана.
– Содержимое, которое кажется мне очень знакомым, хотя я уверена, что видела его в иной форме.
Нахмурившись, Ирен взяла покрытый эмалью футляр и пересела к столику из белого мрамора, на котором стояла лампа с большим абажуром. Открыв игольник, она вытряхнула светло-коричневые кусочки на ослепительно сверкающий мрамор.
– Крошки, как ты и говорила, – заметила я, подходя к импровизированной лаборатории. – Но зачем кому-то понадобилось есть в той комнате?
– Крошки иногда прилипают к обуви ранее, а потом осыпаются на пол на месте убийства.
– Тогда их могли принести с собой несчастные жертвы.