Черная часовня
Шрифт:
– Можете идти посмотреть, но только потому, что мы должны отчитываться перед вашим… покровителем. Если с вами случится истерика, меня не вините.
– Истерики не будет.
– Конечно не будет, – встряла в разговор я, – потому что я иду с тобой.
Французы снова закудахтали.
Даже Ирен уставилась на меня с недоверием.
Я поспешила объясниться:
– Я видела тело утопленника на обеденном столе Брэма Стокера, а еще я была с тобой в парижском морге, помнишь? Я не могу позволить подруге столкнуться с подобным ужасом в одиночку. К тому же я обещала Годфри, что у тебя всегда будет соответствующее приличиям сопровождение.
Примадонну не одурачила апелляция к приличиям – извечный предлог из моего небогатого арсенала аргументов. Она дотронулась до моей руки:
– Со мной все будет в порядке, Нелл.
– Разумеется, с тобой все будет в порядке – я же рядом! – Подумав, я добавила: – Очень жестоко с твоей стороны держать меня в неведении, когда даже это дитя в розовом платье смогло пережить увиденное.
– Не без помощи бренди…
– Если понадобится, и я прибегну к силе бренди.
Если у Ирен и были в запасе другие аргументы, она оставила их при себе. Она понимала: раз уж я готова выпить спиртного, значит, мой настрой крайне серьезен.
На лице инспектора застыла гримаса неодобрения и обреченности.
– На вашем участии в этом расследовании настояло одно очень важное лицо. Мы не видим возможности отговорить вас от действий, о которых вы сами потом пожалеете. Я лишь надеюсь, что вы не станете перекладывать вину за возможные последствия на других.
Ирен бросила на меня быстрый взгляд.
– У меня нет привычки перекладывать вину на других.
Я вздохнула столь же глубоко, как мисс Пинк несколько минут назад. Надо подготовиться к тому, что я так рьяно стремилась увидеть. У меня не было ни тени сомнения, что нас ждет адская картина.
Неодобрительно хмурясь, французы медленно, словно под похоронный марш, повели нас обратно к лестнице на первый этаж. Их мрачные силуэты, будто вытравленные светом ламп, которые они несли перед собой, казались уродливыми, как фигура Квазимодо, и я невольно подумала: уж не превратились ли они в чудовищ, едва повернулись к нам спиной? Узкая лестница и ритм шагов, монотонный, как удары молотка по крышке гроба… и упоминание об американском писателе Эдгаре Аллане По, чьи леденящие душу истории были моим единственным развлечением в Шропшире, – все это обостряло мой естественный страх оказаться свидетелем смерти, а в данном случае еще и смерти в особо отвратительном обличье.
И все же я была дочерью приходского священника, которая, ухаживая за больными, и молодыми и старыми, видела много такого, что было бы в новинку жителю большого города, где уродливая правда жизни часто прячется за красивым фасадом общественных учреждений.
На первом этаже мы снова пересекли широкий холл. Богатые обои с восточным узором поблескивали позолотой в свете наших ламп. Драконы извивались в мерцающем полумраке, а крыши пагод, казалось, устилала не черепица, а копошащиеся блестящие жуки.
К тому времени, как мы подошли к выкрашенной золотой краской двери, у которой стояли на страже два жандарма, я с силой сжимала перед собой продрогшие руки. «Совсем как… Пинк», – подумалось мне. А ведь я в отличие от нее еще ничего не видела.
– Первым не так страшно, как всем остальным, – прошептала мне на ухо Ирен.
Я обратила внимание, что она бледна и на лице ее застыла та же фальшивая маска спокойствия, какую мы видели у бедняжки Пинк.
Не представившийся нам полицейский кивнул охраннику, и тот отточенным жестом распахнул дверь, избегая заглянуть внутрь даже одним глазом.
Встретившей нас зловонный запах был мне знаком, хотя я и не думала, что он бывает настолько сильным. В склепе воняло кровью и внутренностями.
Все непроизвольно отшатнулись от двери.
Мрачный инспектор ле Виллар протянул нам лампу:
– Еще не поздно передумать.
Вместо ответа Ирен приняла светильник из его рук и шагнула внутрь. Я последовала за ней, обеими руками стараясь нащупать в кармане свой серебряный талисман.
– И снова мы на берегах Сены, Нелл, – пробормотала Ирен.
Я сразу же поняла смысл ее слов, и перед моим внутренним взором предстал образ насквозь промокшего тела матроса, источающего миазмы смерти и сырости. Тогда нам пришлось дышать ртом.
Однако сейчас мне претила даже мысль о необходимости впустить в легкие здешний зловонный дух… Я передала Ирен предмет, который мне удалось отыскать в кармане юбки: небольшой стеклянный флакон, с обеих сторон оправленный в серебро.
– Приложи отверстием к носу.
Подруга невольно отшатнулась от сильного запаха. Я ответила на ее немой вопрос:
– Нюхательная соль. Несколько минут ты не сможешь воспринимать никакие другие запахи.
Ирен вдохнула с азартом, словно денди, втягивающий понюшку табака, и я последовала ее примеру. Я заметила, как позади нас французы обменялись удрученными взглядами, и повернулась к ним, чтобы протянуть спасительный флакончик с солью. Но мужчины хорошо известны своей боязнью совершить что-нибудь женственное, поэтому они отклонили мое предложение сдержанным кивком.
Нюхательная соль не только перебила все запахи, но и помогла мне прояснить разум и даже распрямить плечи. Теперь мне было под силу присоединиться к Ирен в созерцании картины, на которую немногим ранее наткнулась Пинк.
Особенно ярко мне запомнилось странное кресло цирюльника, о котором упоминала девушка. Теперь лампа, будто соучастник преступления, услужливо выхватывала из темноты завитки позолоченного дерева, открывая нашему взгляду причудливую форму этого предмета мебели.
Золотые отблески окружали нас со всех сторон. Комната была столь же богато, даже избыточно декорирована, как и та, в которой мы побывали наверху.
Опустив взгляд, Ирен рассматривала деревянный паркет между лежащими перед мебелью коврами мануфактуры Савонри. Необычный черный фон, по которому был выткан традиционный цветочный узор, придавал комнате сдержанный вид, хотя на его фоне изысканная мебель смотрелась еще более яркой.