Черная черта
Шрифт:
Мне врезалась в память одна маленькая сцена: я спускался с крыш гаражей, спрыгнул вниз, а там две большие белые шахматные фигуры: конь и ферзь.
Буквально через три дня уже около школы я увидел другие фигуры, ладью и пешку.
Я отвлекся малость, но эти фигуры для шахмат имели мне кажется какое – то значение, не суть.
И вот в де дни запомнился мне один бомж. Прошло достаточное время, но как бы меня не тошнило, я часто думаю об этом бомже.
Как ни странно, но бомжи в СССР тоже были, не взирая на благодатную вроде бы атмосферу вокруг.
Этот бомж был грязным, двигался
Он оглядывался, садился на бордюре у дороги, доставал грязными руками из своей черной сумы нечто съедобное и начинал трапезу прямо на улице.
От него даже на расстоянии несло смрадом, мочой.
Окружив его, мы смотрели на него как на дикое животное.
А потом кто – то из пацанов не выдержав бросал в него камешек, или песок, бомж злился, но пока он вставал или оборачивался, нас уже не было там, уже рвали когти.
В принципе мы выросли перед его глазами, и он старел перед нами.
Очень долгие годы он бродил около нашего двора. Я помню, он не был седым, а потом, спустя пару лет заметил седину у него на висках, а на белых его волосах прыгали мошки.
Так прошло еще пару лет.
И вот тут случилось то, ради чего я все это рассказываю. Это был май месяц 1976 года. Все стоит перед глазами, как будто произошло вчера.
Мы с мальчишками часто шли на карьер купаться. Это в районе нынешнего автовокзала.
Карьер был полон зеленой воды, был глубоким. Иногда мы прыгали со скалы в воду. Со стороны выглядело красиво. Барахтались, плавали, шутили.
А рядом с этим ''пляжем'' шла стройка, не знаю точно, что строили там, но знаю, что строили какой то объект. И каждый раз пузатый лысый прораб на своей белой ''шестерке'' приезжал к стройке, осматривал ее, давал указание рабочим, платил им со своего кармана, считал деньги своими жирными, налитыми пивом пальцами, садился в машину и уезжал.
Иметь собственную машину на тот момент было редкостью, даже роскошью, поэтому, как только толстый прораб отходил от своей машины, мы подбегали к ней, рассматривали ее, обсуждали магнитофон через стекло и так далее. Заметив приближающегося прораба, мы тут же ретировались оттуда.
Короче говоря, мы уже привыкли видеть этого пузатого строительного чина рядом с карьером, местом нашего постоянного отдыха. Весь сезон купания, начиная с мая месяца, заканчивая сентябрем.
И вот в тот день, вновь искупавшись (нас было четверо), мы загорали под палящим майским солнцем у скалы и увидели того прораба.
Как обычно, он припарковал машину и пошел искать рабочих. Но их не было там в тот день.
Мы даже сами среди ребят обсуждали, мол, а где же рабочие? Прораб искал их тщетно, безрезультатно. Кто – то из нас даже хотел крикнуть ему, мол, рабочих нет здесь, зря ищите их тут! Но промолчали потому, что наше внимание привлек тот самый бомж. Появление его тут было неудивительным, бомжам везде свобода, для них шлагбаума нет.
Мы притаились, затаили дыхание, наблюдали со скалы, как бомж украдкой шел за прорабом. Короче говоря, раскрыв рты, смотрим живое интригующее кино.
Сначала бомж спрятался за вагончиком, потом за огромным тополем, прораб в это время рассматривал проделанную рабочими работу: вырытый котлован, сваи, рядом аккуратную кладку кубиков, чуть дальше лежали мешки с цементом и пр.
И вот тут сзади бомж налетел на прораба и ударил его красным кирпичом по голове. У меня чуть не остановилось сердце, мы слышали даже свои пульсы, настолько мы все замерли, окаменели, интенсивно моргали друг другу.
Прораб тут же упал ниц, а бомж добивал его, он также бил его тем же кирпичом по макушке. Я этого не видел, мы тут же стали одеваться, и убежали оттуда прочь. Причем одевались на ходу, бегом, кто что успел, и Алик (один из пацанов) успел увидеть, как бомж добивал прораба, он и рассказывал нам с одышкой, мол, прораб лежал уже в луже собственной крови, а бомж хладнокровно добивал его. Да, это кошмар! Мы онемели от ужаса, и поклялись никому об этом не рассказывать.
На следующий день вся округа рассказывала об убийстве. Классрук в школе сообщил нам всем: убили некоего прораба стройки, ударом по голове, тот потерял много крови, скончался на месте. Но что странно, заметил классрук, по словам следователей, машину его не тронули, и ключи от машины тоже оказались в кармане, и бумажник был на месте, а там 150 рублей, или около того.
Повторяю, прораб не был объектом ограбления, и ключи от машины и бумажник на месте, взяли только мелочь. Но зачем?
Мы с пацанами переглянулись. Очень странно. Нас окутал страх, а вдруг кто – то нас видел на карьере, и будут нас искать. Но пока было тихо.
Когда я шел домой, увидел того самого бомжа, он сидел опять же на бордюре, разложил перед собою газету, а на ней тонко разрезанная колбаса, хлеб, бутылка вина 'Агдам', папиросы 'Аврора', лимон. Он на меня не обращал ни малейшего внимания, просто ел и пил, смакуя и получая удовольствие. Я даже заметил, что он улыбается, поднял лицо к солнцу, поприветствовал его, и продолжал трапезу.
Как вкопанный, прибитый я глядел на это чудо, и мне не верилось, что этот убийца спокойно пожинает плоды своего ''труда''. Убил человека, даже не ограбил его, а взял какую то мелочь, и устроил тут пикник на улице, перед всеми.
К нему подбежала мерзкая дворняга, и бомж угостил ее колбасой.
Размышляя и переваривая увиденное, я прошелся к высотному зданию, и вижу опять знакомые мне шахматные фигуры, но это были шах и три пешки.
Интересно, кто-то со мной играет в шахматы. Но кто?'
– И все? Нормальный рассказ и нормальная ситуация. Так
(посматривая на всех), а тебя как звать?
– Суккот.
– Как?
– Суккот.
– Бля, ну имена тут. Ну хорошо (махнув рукой), говори.
И Суккот начал свой пересказ.
'Будучи аспирантом, я пристрастился к картам. Взрослые ребята, парни, нам было 27-28 лет, собирались в лабораториях, аудиториях, покупали пива, минералку, и начинали тасовать карты. Шла игра в покер.
Один из нас стоял на шухере, во избежания неприятностей. Могли бы нагрянуть педагоги, учителя. Ведь мы же играли на кафедре