Черная дыра (сборник)
Шрифт:
– Господи, иже еси на небеси, да светится имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя, – эти слова молитвы совершенно неожиданно пронзили его слабой надеждой. Словно холодная стальная спица вонзилась в темя.
Бог или дьявол медленно отклеивали грязный пластырь с его глаз, и все то, что называлось им смыслом и счастьем, – перестало им быть, и все, что казалось горем, – стало смешным… И не осталось вообще ничего, кроме стыда, распухавшего комом в грудной клетке.
– Гуля, прости ты меня! Господи, и ты прости!
Портнов случайно встретил ее на станции, куда время от времени ходил шакалить и, если удастся, подзаработать.
Девчонке было лет двадцать, не больше. Ему, сорокалетнему, она казалась грязной пигалицей, птичкой на тонких ножках, аккуратно роющейся в мусорном бачке. Маленькая головка ее была повязана цветастым платочком, в руках – стандартная авоська бомжихи. Она искоса заглядывала в вонючую пропасть бака и, оглядываясь по сторонам, изящным движением быстро вылавливала оттуда какие-то полезные предметы.
Впервые Тоха испытал к другому человеку нечто похожее на жалость. В их мире, где каждый был за себя, и каждый был волком другому, постоянная борьба за жизнь никогда не давала поводов для сантиментов.
Но сейчас…
Он окликнул ее. Женщина испуганно оглянулась, всматриваясь, и неожиданно подошла. Видно в Тохиной морде сквозило дружелюбие и отсутствие желания драться.
Они разговорились. Девушка уже два года как приехала из Киргизии. Сирота. Детдом. Кинули с квартирой, выкинули на улицу. Обычный расклад. Все люди их круга проживали одну и ту же жизнь. И хотя горести и напасти у них были разными, итог всегда был одним и тем же.
Внезапно Тоха почувствовал тепло к девчонке. Потянуло. Они выпили (у Тохи было), покурили и уже вместе пошли в Хорошавино, что лежало от станции в семи километрах.
Потом друзья пришли домой, снова выпили и стали жить-поживать…Добро, конечно, наживалось не важно – попивали они сильно. Но жить Тохе стало лучше.
Гуля, в общем-то, и пила-то немного, разборчиво. Ей, пигалице, надо было не больше полстакана водки. Выпила – и уже поет. Тоха очень любил слушать ее песни – заунывные и щемящие душу с непонятными словами и чужой мелодией.
Девушка поведала, что по национальности она крымская татарка, так ей в детдоме сказали. Она легко щебетала, как поедут они с Тохой в Крым, и как там будет хорошо да тепло. И яблоки, мол, там, и абрикосы с ананасами, и арбузы… Она так увлекательно об этом рассказывала, что Портнов, слушая эти небылицы, даже верил, что есть такие края, где всегда тепло, где море и горы фруктов. Сама Гуля никогда в Крыму не была, но очень хотела туда попасть. Все ее мысли были об этом, и Анатолий дал себе зарок, что когда-нибудь они поедут с ней туда.
Так и пропели они всю осень. А потом нежданно пришла зима.
Зиму Тоха ненавидел. Злая она всегда какая-то. Вечно воруй дрова, топи худую печку и дрожи от холода в обносках от дачников.
Городские разъехались, не стрельнешь десяточку на гамыру. Надо воровать. А шо делать?
Не очень любил Портнов воровство, да ведь зиму-то просуществовать надо. Горожане бросали на дачах много богатств. Тут тебе и алюминиевые кастрюли, вилки, ложки, дуги с гряд, тут тебе и одежонка вполне еще добрая – рубахи, майки, джинсы, пуховики и даже вполне сносные дубленки. Попадались неплохие приемники и телевизоры. Святое дело – забрать лампочки и электросчетчики. Да мало ли добра сложено на дачах?
А не хрен было бросать родные деревни и в города переезжать! Делитесь с аборигенами. Они-то чем виноваты, что не судьба им в городе на пуховых перинах валяться да душ Шарко принимать? Экспроприация экспроприаторов!
Гуля всегда помогала Тохе. Не нравилось ей, а помогала. Дело-то ведь общее. Жить надо, выживать…Бывало возьмут они саночки, да в дальнюю деревеньку какую. Везут ворованное добро домой, аль на станцию – радуются, что не биты, сыты и пьяны. Нормальная жизнь.
Наступал Новый год. Портнов сходил в лесок, принес пушистую елочку и нарядил какими-то золотинками, фантиками и блеснами из украденного рыбацкого набора. Красота!
– Мася моя, сегодня ночью поеду в магазин в Погорелках.
– Тоша, нельзя этого делать. Поймают – убьют или посадят.
– Поеду, милая, поеду…
– Тогда и я с тобой!
Уж очень хотелось Анатолию подарок Гуленьке сделать. Встретить Новый год в сытости и радости. Может, тогда и будет еще у них Крым? Может, не зря они встретились?
Саночки катились легко. Мороз был знатный – градусов двадцать, а то и более. Ночное небо весело светилось лампочками звезд, под ногами скрипел белый снег, легко дышалось и казалось, что все им по плечу.
Гвоздодером легко вскрыли заднюю дверь магазина и залезли в тепло. Пьяный сторож, верно, ушел домой – тоже, поди, синяк деревенский. От изобилия товара потекли слюни. На полках выстроилась тушенка, каши с мясом, сыр, колбаса, крупы. Этого добра хватило бы им года на два. Он схватил нож, отрезал шмат копченой колбасы и, ощутив забытый вкус, чуть не поперхнулся.
– Смотри, Гуляша, богатство-то какое!
Он повернулся к девушке. Та стояла у стойки со спиртным и глядела на нее, открыв рот. Там было расставлено несколько цветастых бутылок коньяка и мартини. Еще шампанское и какие-то вина. Видно, завоз к Новому Году.
– Гулька! Счас гульнем. Чего хочешь?
Он, не глядя, схватил первую попавшуюся бутылку – это был коньяк «Кизляр три звезды», и из горлышка, запрокинув голову, мгновенно засосал четверть.
– На, деточка.
– Тош, я мартини хочу. Я никогда его не пробовала. Можно?
– Дурочка! Это все твое! Пей, сколько хочешь.
Гуля осторожно достала бутылку со стойки и легко отвинтила пробку. Сладкий сок вина полился внутрь легко и нежно, обволакивая горло легким привкусом хорошего вермута. Она пила и пила, не желая останавливаться. С каждым глотком ей становилось все легче и радостнее. Когда Тоха, смеясь, с чмоканьем, оторвал от ее губ бутыль, там оставалось уже совсем немного.