Черная дюжина. Общество смелых
Шрифт:
«Я сидел в этой коммунальной квартире, в ванной, печатал антисоветские книги, а сверху клал фотографии соседских детишек в детском саду. Халтурка вроде… Безобидно все… И, видимо, стукачи так и писали, что занимается, мол, фотографией, детей снимает, халтурит… Потому что иногда спрашивали, не занимаюсь ли я каким-либо промыслом незаконным…» – вспоминал первый антисоветский опыт Васильев.
Тогда у него появились запрещенные «Протоколы сионских мудрецов» и «Тайные силы масонства» Селянинова. Кроме того, Васильев познакомился с великолепным специалистом по вопросам сионизма Шмаковым, с Бутуми, со многими идеологами сионизма и стал понимать, что против этого нужно бороться.
Судьба свела Васильева с известным художником Ильей Глазуновым, у которого Дмитрий Дмитриевич работал помощником
По словам Васильева, Глазунов в процессе словесной экзекуции (Дмитрия Дмитриевича обвиняли в том, что он является «главарем молодежных террористических групп и махровым националистом») выглядел эдаким «непотопляемым авианосцем» и молчал даже тогда, когда получил от Васильева прошедшую через весь длинный казенный стол записочку, текст которой состоял из единственного, но емкого слова «Иуда!». После этого, как отмечали некоторые журналисты, «ни о какой душевности в отношениях двух патриотов России и речи быть не могло», а попросту говоря, Васильев несколько раз публично заявил, что многие работы Глазунова суть переведенные на холст и увеличенные фотографии и слайды самого Васильева. Следует добавить, что ни одно из этих заявлений Глазуновым публично опровергнуто не было.
В 1970-х годах, когда по стране стали создаваться различные патриотические объединения и появилось общество «Память», они стали устраивать вечера на различные темы.
«Я еще об этом не знал, но когда узнал, подумал, что неплохо иметь структуру, которая дала бы возможность политического взрыва, чтобы определить, прежде всего, противника, чтобы знать, с кем драться, потому что нас все время уводили в разные стороны…»
На одном из вечеров в 1985 году Васильев решает обнародовать «Программу тайного врага нашего государства», то есть «Протоколы сионских мудрецов», и выносит это на совет.
До этого, с 1979 года, в «Памяти» шла изнурительная работа. Дмитрий Васильев вступал в многочисленные баталии, пытаясь убедить и доказать свою точку зрения.
Первый вечер в 1985 году состоялся в ДК им. Горбунова, который был провален провокаторами. По этой причине Васильев не стал выступать. Тогда было принято решение проводить второй вечер «Москва, как много в этом звуке…». Он опять был провален, то есть делали все, чтобы зал был пустой.
Получилось так, что распространялось 1500 билетов, а приходило всего 300 человек. Это странно! И Васильев решил взять подготовку вечера в свои руки, дав провокаторам меньшее количество билетов, пометив ряды, на которых должны сидеть их люди. А еще и лишних билетов было напечатано несколько сотен… Когда зал был заполнен официально (остальные люди стояли в проходах, балконы были забиты, сидели на ступенях), то эти ряды оказались пустыми. Тогда все стало ясно. Пришедшим было предложено сесть на свободные места, и, таким образом, зал был битком забит.
Стоит добавить, что когда Дмитрий Васильев вынес вопрос выступления на совет, то весь совет его не поддержал, поддержали только отдельные участники. Но они впоследствии останутся с ним на долгие годы, а остальные сказали, что еще рано. Васильев им ответил: «Не рано! Еще Сергей Александрович, великий князь, написал, что уже поздно, и через три дня погиб от бомбы, которая была в него брошена, поэтому уже тогда было поздно, а сегодня нельзя говорить о том, что рано, надо делать!»
«Я еще предварительно кое по каким людям прошелся, нашим известным. Все испугались… Я им сказал: «Давайте, вы начинайте, а мы вас поддержим». Никто не захотел. Ну, я вижу, что ничего нет, никого нет, а время терять нельзя, все, – надо!»
«Память», по его словам, была до поры до времени «скромной нафталиновой организацией, которая посвящала себя доброму делу восстановления различных памятников старины. Пока мы с лопатами, ломами и носилками занимались восстановлением одного памятника, двадцать других в это время разрушалось. В один прекрасный день
На 17-м вечере он сказал: «Господа, вы все превратились в информативных потребленцев. Вы все только жаждете знаний, чтобы вам все время давали что-то жарененькое. А давать отдачу, то есть как бы выражать сопротивление своей внутренней зрелостью, – на это вы не способны! Так вот, идите и созревайте! А когда поймете, что враг уже в ваших квартирах, и надо вооружаться и изгонять его оттуда, тогда, наверно, и буду нужен я. А пока мы с политической арены уйдем, мы свое дело сделали, и будем заниматься другим, подготовкой второго этапа к осуществлению победы того нашего дела, ради которого мы все живем и этому делу служим».
«Мы отчетливо сознаем, что в мире существуют две силы и обе сражаются за идею монархии в мире. Это, с одной стороны, – сила зла дьявольского начала с идеей посажения царя иудейского на мировой престол, это делают наши враги сионисты, и мы, – православные люди, с другой, которые отстаиваем идею православной монархии в России, то есть утверждение самодержавного царя… И наши интересы оказываются тождественны, только с разным содержанием. И как написано в одном из протоколов сионских мудрецов, единственно правильная форма правления в мире – это самодержавная монархия, а пока гои, бараны, будут драться за идеи равноправия, мира, труда, мая и пр., мы в этот момент будем занимать посты, занимать места и сферу влияния, для того, чтобы потом поработить этих гоев».
Понимая это, руководствуясь словами генерала Драгомирова, который говорил, что, пока не будет офицерского корпуса, не будет армии, Васильев стал этот корпус воспитывать. Это то, чем стала заниматься «Память». Не просто лишь выражением каких-то эмоциональных всплесков несогласия с политическим курсом… Было понимание, что все это – блеф! И в первом документе «Памяти» первой строкой четко было сказано: «Перестройка – это блеф! Затем начнется перестрелка…» С легкой руки «Памяти» это пошло, укоренилось, и все стали это чуть ли не в анекдот превращать: сначала перестройка, затем перестрелка. И Васильев четко доказал в своих документах, что и как будет. Это можно проанализировать, читая документы «Памяти» прошлых лет и тексты его выступлений. Он рассказывал все, что их ждет, но народ его не услышал. Это был глас вопиющего в пустыне, и поэтому что же было так стараться, – Васильев понял, что надо потратить свои силы на воспитание офицерского корпуса. И это ему удавалось. Потому что не было ни одной такой организации в стране, где люди вырастают с детского возраста до зрелых бойцов. Это тоже говорит о многом.
«Но и другое разочарование меня постигло: то, что, к несчастью, нация наша заражена настолько, что мы, практически, занимаемся вопросами нейрохирургии, потому что мы мозговую ткань очищаем от той заразы, которая там оседает, и при этом надо сохранить мозговые клетки, их не поранить, чтобы человек начал мыслить.
Более того, мы еще атлетической работой занимаемся. Ввиду того что вся нация стоит на голове, а мы стоим на ногах, то мы, естественно, ей непонятны. Мы чужаки для нее! Хотя, в общем-то, живем в одном обществе… Но, к несчастью, она видит нас вверх ногами, – вот и все! Поэтому мы решили заняться и атлетической работой, – ставить ее на ноги! Это – тоже довольно сложная работа, потому что люди ведут себя как «ванька-встанька»: их на ноги, – они на голову, их на ноги, – они на голову… Потому что их вестибулярный аппарат приспособился к такому хождению. Тем не менее и это мы делаем, то есть очищаем людское сознание и «переворачиваем» людей с головы на ноги».
Взгляды Дмитрия Дмитриевича в те годы сочетали в себе вещи, многим казавшиеся плохо совместимыми. Журналисты Г. Алимов и Г. Лынев, весной 1987 года посетившие квартиру Д. Васильева, оставили следующее ее описание: «Квартира, где происходил наш разговор, напоминала музей. По стенам иконы, картины, старые фотографии, включая царских особ и Столыпина – да-да, того самого, оставившего о себе память «галстуками»-виселицами. На столе том В. И. Ленина, раскрытый там, где напечатано письмо о необходимости строже наказывать бюрократов. От гнева против бюрократов-коммунистов в комнате, кажется, сгущался воздух…»