Черная гора (сборник)
Шрифт:
Он стиснул зубы:
– Место для ультиматума выбрано идеально.
– Великолепно! С таким же успехом вы могли бы взять с собой куклу. Я же обещал, что постараюсь быть благоразумным. И потом, я столько лет вам докладывал, что могу рассчитывать на ответную любезность.
– Ладно. Я подчиняюсь.
– Мне нужно быть в курсе дела.
– Я же сказал, что подчиняюсь.
– Тогда давайте начнем. Что сказал Дрого насчет встречи с Телезио?
– Ничего. Дрого знал только, что мне нужен самолет, чтобы добраться до Бари.
– Телезио будет встречать нас в аэропорту?
– Нет.
– Убил? Чем?
– Ножом.
– В Бари?
– Да.
– Я думал, вы черногорец. Что вы делали в Италии?
– В те времена я был легок на подъем. Послушай, я принял твой ультиматум, но вовсе не собираюсь давать тебе отчет о том, что делал в молодости. По крайней мере, не здесь и не сейчас.
– Как мы будем действовать в Бари?
– Не знаю. Раньше там не было аэропорта. Поэтому я понятия не имею, где он находится. Посмотрим.
Он отвернул голову к окну, а через минуту снова повернулся ко мне:
– Кажется, мы летим над Беневенто. Спроси у пилота.
– Не могу, черт возьми! Я не могу никого ни о чем спросить. Спросите сами.
Он пропустил мое предложение мимо ушей.
– Это, должно быть, Беневенто. Взгляни на него. Римляне разбили здесь самнитов в триста двенадцатом году до нашей эры.
Он пускал пыль в глаза, и я это оценил. Всего лишь два дня назад я поставил бы десять против одного, что в самолете Вульф не сможет вспомнить вообще ни одной даты. А тут он болтал про то, что было двадцать два века назад.
Я повернулся к окну, чтобы взглянуть на Беневенто. Вскоре впереди и слева взгляду моему открылось море и я познакомился с Адриатикой. Мы снижались, и я любовался тем, как вода блестит и переливается на солнце.
А затем появился Бари. Часть его, беспорядочно разбросанная по вдающейся в море косе, судя по всему, не имела улиц, а другая, тянувшаяся вдоль берега к югу от косы, равномерно рассекалась прямыми улицами, почти как в центре Манхэттена, только без Бродвея. Самолет приземлился.
Глава пятая
А теперь, пожалуйста, вспомните предупреждение, с которого я начал. Как уже упоминалось, самые важные события излагаются здесь со слов Вульфа.
Итак, было пять часов вечера апрельского воскресенья, Вербного воскресенья. Конечно, наш самолет прилетел вне расписания, и Бари не был столицей, но при всем том во мне теплилась надежда увидеть признаки жизни в аэропорту. Но нет. Он как будто вымер.
Конечно, кто-то находился на контрольной вышке и в маленьком здании, куда вошел пилот, вероятно доложить о прибытии, но и только, за исключением трех мальчиков, кидавшихся камнями в кошку.
Вульф узнал у них, где находится телефон, и пошел позвонить. Я караулил вещи и наблюдал за маленькими паршивцами. Коммунисты, должно быть, решил я, раз обижают кошку в Вербное воскресенье. Потом я вспомнил, где нахожусь, и подумал, что с таким же успехом эти огольцы могут быть юными фашистами.
Вернулся Вульф и сообщил:
– Я дозвонился до Телезио. Он сказал, что охранник,
– Хорошо, сэр. Мне нужно время, чтобы привыкнуть к такому положению вещей. Может быть, года хватит. Давайте уйдем отсюда, чтобы не торчать на солнце.
Деревянная скамья в зале ожидания была не слишком удобной, но, думаю, вовсе не поэтому через несколько минут Вульф встал и вышел. Проделав четыре тысячи миль и сменив три самолета, он не мог усидеть на месте.
Невероятно, но факт: я сидел в помещении, а он был на ногах и снаружи. Может быть, места, где прошла его молодость, неожиданно сделали Вульфа ребячливым. Но, подумав, я решил, что едва ли.
В конце концов он появился и сделал мне знак рукой. Я поднял вещи и вышел.
Нас ждала длинная черная блестящая «лянча» с водителем в красивой серой форме, отделанной зеленым. Здесь было достаточно места и для багажа, и для нас. Когда мы тронулись, Вульф дотянулся до ремня безопасности и вцепился в него, вернувшись к своему обычному состоянию.
С площади мы повернули на гладкую асфальтированную дорогу, и «лянча» понеслась, совершенно бесшумно. Стрелка спидометра скользнула к восьмидесяти, девяноста, перевалила за сто. И только тогда я с запозданием сообразил, что он отмеряет километры, а не мили. Все равно это была классная машина.
Вскоре домов стало больше. Дорога перешла в улицу, а затем в проспект. Мы повернули направо, где движение сделалось интенсивнее, совершили еще два поворота и остановились у тротуара напротив сооружения, напоминающего железнодорожную станцию. Вульф поговорил с водителем и обратился ко мне:
– Он просит четыре тысячи лир. Дай ему восемь долларов.
Я мысленно произвел подсчет, пока доставал бумажник, нашел его правильным и протянул деньги шоферу. Чаевые были явно приемлемыми, судя по тому, что водитель придержал Вульфу дверь и помог мне вынуть багаж. Затем он сел в машину и уехал.
Я хотел спросить у Вульфа, не станция ли это, но не смог. Он напряженно следил за чем-то и, определив направление его взгляда, я понял, что он наблюдает за «лянчей». Едва она завернула за угол и скрылась из виду, как он заговорил:
– Нам надо пройти пятьсот ярдов.
Я поднял вещи:
– Andiamo [11] .
– Где, черт возьми, ты этого набрался?
– В опере, куда меня таскала Лили Роуэн. Хор не уходит со сцены, не спев этого слова.
Мы пошли рядом, но вскоре тротуар сузился, и я пропустил его вперед, а сам с вещами плелся сзади. Не знаю, может быть, он в молодости измерил шагами эту дорогу, которая состояла из трех прямых участков и трех поворотов, но если так, то, значит, память его подвела. Мы прошли больше полумили, и чем дальше, тем тяжелее становились вещи.
11
Пошли (ит.).