Черная Книга Арды
Шрифт:
— Тано!.. — вскрикнул отчаянно: показалось — Учитель бредит. Тот, кажется, не услышал.
— Постой… но она — ведь она была здесь? — растерянно, с непонятной надеждой.
— Да, да — была! Лютиэнь Дориатская, и с ней — Смертный, Берен!
— Нет… я не то… конечно, этого не может быть — ведь тысячи лет…
— Да что с тобой, Тано?! Что они с тобой сделали?
Фаэрни затравленно огляделся. Его взгляд остановился на короне, глаза расширились.
— Так это, — потрясение, — из-за камешка? Из-за кусочка эльфийского стекла? Все это?..
Бесцветным ровным голосом, медленно поднимаясь с колен:
— Я их убью.
— Нет.
— Пусти меня! — фаэрни рванулся яростно, по-волчьи скалясь. — Они не уйдут отсюда!
— Ты не пойдешь за ними, Гортхауэр, — голос Изначального стал жестким и властным. — И никто не тронет их. Это приказ. Пусть уходят.
И с затаенной горечью добавил:
— Они ведь — люди…
ПЕСНЬ: Судьба
465 год I Эпохи, апрель — май
…А он ждал их — Идущий-в-Тени, черный золотоглазый волк, которого эльфийские предания именовали Кархаротом. Он ждал — ив его глазах расплавленным червонным золотом плескалась ярость. Сейчас он был Гневом Гортхауэра.
И когда Смертный и Бессмертная выбежали из Врат — волк прыгнул.
Стремительно и неотвратимо.
Молча.
Целя в горло Смертному.
Но мысль-смерть, пославшая его в прыжок, дрогнула, как рука на тетиве: в следующий миг Смертный лежал навзничь, пытаясь защититься, оттолкнуть тяжелое литое тело волка, ударить…
И жаркие острозубые челюсти, со страшным сухим треском ломая кости, сомкнулись на руке Смертного.
На руке.
На правой…
…Берен полулежал, прислонившись к стволу древнего дуба. Он чувствовал себя страшно утомленным. Все, что было до того, казалось невероятным кошмарным сном, в котором почему-то оказалась и Лютиэнь. Но здесь-то был не сон, и Лютиэнь была рядом — настоящая, та, которую он знал и любил, та, что сопровождала его на пути в Ангбанд…
Она невольно пугала его своей способностью творить чары, своей страшной властью над другими — даже над самим Врагом. Где-то внутри была потаенная злость на самого себя — ведь сам-то ничего бы не смог. Сейчас ему было до боли жаль ее. Все, что он ни делал, приносило лишь горе другим… Сначала — Финрод. Почему он не отказал Берену в его безумной просьбе? Ты же не знаешь, - сказал он, — почему я согласился… Прав, видно, был Тингол. Что сделал сын Бараира? — погубил друга, измучил Лютиэнь…. «Ведь я гублю ее, — внезапно подумал Берен. — Принцесса, прекрасная бессмертная дева, достойная быть королевой всех Элдар, продана отцом за проклятый камень… А я — покупаю ее, как рабыню, да еще не гнушаюсь ее помощью… Такого позора не упомнят мои предки. Бедная, как ты исхудала… И одежды твои изорваны, и ноги твои изранены, и руки твои загрубели… Что я сделал с тобой? Все верно — я осмелился коснуться слишком драгоценного сокровища, которого недостоин. Вот и расплата…»
Он посмотрел на обрубок своей руки, замотанный клочьями ее платья. Лютиэнь спала, свернувшись клубочком, прямо на земле, голова ее лежала на коленях Берена. Здесь, в глухих лесах Дориата, едва добравшись до безопасного места, они Рухнули без сил оба: он — от раны, она — от усталости. И все-таки она нашла в себе силы остановить кровь и унять его боль… Берен как мог осторожно погладил девушку по длинным мерцающим волосам; это было так несовместимо — ее волосы и его потрескавшаяся грубая рука с обломанными грязными ногтями… «И все-таки камень не дался мне.. Неужели он действительно проклят и все, что случилось со мной, — месть его? Тогда хорошо, что он пропал… Но мне придется расстаться с Лютиэнь. Может, так и надо… Ведь я люблю ее. Слишком люблю ее, чтобы позволить ей страдать из-за меня…»
Лютиэнь вздрогнула и раскрыла свои чудесные глаза.
— Берен?
— Я здесь, мой соловей.
— Берен, я есть хочу.
Это прозвучало настолько по-детски жалобно, что Берен не выдержал и расхохотался. Право, что ж еще делать — он, огрызок человека, недожеванный волколаком, не мог даже накормить эту девочку, этого измученного ребенка, который сейчас был куда сильнее его!.. Скорее это он оказался слабым ребенком. Глупым, горячим, самонадеянным ребенком…
— Что ты, Берен? — Она села на колени рядом с ним. Берен внезапно посерьезнел.
— Лютиэнь, мне надо очень многое сказать тебе. Выслушай меня.
Он взял ее руки — обе они уместились в его ладони.
— Постарайся понять меня. Нам надо расстаться.
— Зачем? Если ты болен и устал — я вылечу, выхожу тебя, и мы снова отправимся в путь. Я не боюсь, не сомневайся! Мы что-нибудь придумаем…
— Нет! Ты не поняла. Совсем расстаться.
— Что… — выдохнула она. — Ты — боишься? Или… разлюбил? Гонишь меня?
— Нет, нет, нет! Выслушай же сначала! Поверь — я люблю тебя, люблю больше жизни. Но кто я? Что я дам тебе? Что я дал тебе, кроме горя? Бездомный бродяга, темный Смертный… Ты — дочь короля. Даже если я стану твоим мужем — как будут смотреть на тебя? С насмешливой жалостью? Жена пустого места. Жалкая участь. Ты — бессмертна. А мне, в лучшем случае, осталось еще лет тридцать. На твоих глазах я буду дряхлеть, впадать в слабоумие, становясь гнилозубым согбенным стариком… Я стану мерзок тебе, Лютиэнь. Я и сейчас слабый калека. Я прикоснулся к проклятому камню. Когда я держал его, мне казалось — кровь в горсти…
— Берен, что ты? Как ты смеешь? Я никогда не брошу тебя — клянусь тебе, мы встретимся и там, в Благословенной Земле, за Западным Морем — потому что я уйду следом за тобой, потому что я не смогу жить без тебя!.. Проклятый камень… Ты раньше был совсем другим, ты был похож на… на водопад под солнцем…
— А теперь я — замерзшее озеро.
— Да… Но я растоплю твой лед, Берен! Это все вражье чародейство. Ты ранен темным колдовством. Я исцелю твое сердце! Мы останемся здесь. Мне ничего не нужно, только ты. Что бы ни было — только ты… Я клянусь быть с тобой до конца. До смерти. До нашей смерти.
Мгновение он готов был согласиться, принять тот дар, который она протягивала ему сейчас в маленьких, прозрачно-просвечивающих, как морская раковина, ладонях…
— Нет, Лютиэнь. Может, честь и позволяет эльфам не считаться с волей родителей, но люди так не привыкли. Тингол — твой отец, и я не могу его оскорбить. Да и скитаться, словно беглые преступники, словно звери… Нет. У меня есть гордость, Лютиэнь.
— Что же… Пусть так. Хорошо хоть, что мы дома. Здесь — Хранимая Земля. Сюда злу не проникнуть…