Черная Книга Арды
Шрифт:
Что делаешь, делай скорее.
Тяжелый удар заставил Мелькора отступить на шаг — из сверкающего центрального круга на плиты золотистого песчаника, присыпанные алмазной крошкой.
Второй удар пришелся в плечо. Мелькор пошатнулся и упал на одно колено; лезвие меча вошло меж плит, и обожженная рука судорожно стиснула рукоять.
— На колени! — прошипел Тулкас. — На колени, раб!
Он хотел ударить снова, но Король Мира поднял руку:
— Остановись, Гнев Эру! Довольно. Правосудие свершилось.
Никто не поднял его. Он должен был выслушать приговор на коленях,
Он уже давно все знал.
Ему было безразлично.
Он молчал.
Он не хотел только, чтобы последней памятью мира для него стало — это: безжизненный и беспощадный свет, отвесно падающий с мертвенно-белого неба.
И тогда явилась — она.
…ион смотрел в ее лицо — бледное до прозрачности, тонкое, прекрасное лицо, в глаза — огромные, бездонные, темные от расширенных зрачков, — и впервые за века ему стало страшно; он боялся, что, увидев его, изуродованного, она отшатнется в ужасе. Ему захотелось спрятать лицо в ладонях, но руки словно налились свинцом — не поднять…
Он боялся, что она исчезнет.
Он боялся того, что она может сказать.
Что она скажет…
В молчании он протянул к ней скованные руки, и она порывисто шагнула вперед, их руки встретились — ладонь-к-ладони — кори'м о анти-эте -
— Элхэ?.. — глухо выдохнул он.
И дрогнули ее губы: как шорох падающих в бездну льдисто-соленых звезд — шепот:
Мельдо.
Возлюбленный.
На миг лицо Проклятого стало беззащитным и растерянным. Но некому было увидеть это: Валар сидели, не поднимая глаз — безмолвные статуи.
И вот — восстал с трона Король Мира; и так сказал он:
— Скорбь переполняет душу мою. Видите вы, Великие, и ты, Мелькор, как тяжело мне говорить это, но должен я ныне возвестить волю Единого, Отца нашего, да слышат все приговор Его…
— Остановись, Король Мира! — голос Ирмо прозвучал неожиданно сильно и звучно. — Ты забыл о моей просьбе!
— Не всякую болезнь лечат огнем и железом… — прошептала Эстэ.
— О Манве! — Ниенна вновь поднялась со своего трона. — Прислушайся к словам брата моего и его супруги! Вспомни, раны Мелькора не заживали сотни лет, неугасимая боль терзает его… Так пусть они исцелят душу и тело его!
— Сестра моя, — заговорила Йаванна мягко и печально, — зло поглотило душу его, ни искры добра не осталось в нем. Раны его суть кара Отца нашего; не нам решать, истек ли срок, отмеренный Отцом. Воля Единого священна.
— Не довольно ли этой кары?! — отчаянно выдохнула Ниенна.
— Выслушай меня, сестра наша, и вы, Великие. Арда — дом Элдар и Людей, в ней не место Валар. Не место и ему. Мы знаем ныне, какова его сила; знаем, что силой этой мог он уничтожить весь мир. Мне горьки эти слова, но я должен сказать: даже здесь сеет он рознь, и ныне нарушено единение Круга Судеб. Быть может, не его это вина, но такова недобрая власть его. Потому — слушайте слово Единого: да будут навеки скованы руки непокорного, дабы не мог он более творить зло. В остальном же не нам
ВАЛИНОР: Приговор
587 год I Эпохи, ноябрь
Чертоги Ауле заливает тот же безжизненный ослепительный свет: вездесущий — не укрыться. Жестоким жалом впивается он в невыносимо болящие глаза: хочется опустить веки, закрыть лицо руками, чтобы милосердная тьма успокоила боль.
Свет отражается от белых стен, от золотых пластин пола, дрожит в неподвижном душном воздухе обжигающим слепящим маревом, сотканным из мириад безжалостно ярких искр. Вогнутые золотые зеркала отбрасывают жгущие лучи на наковальню, к которой подтолкнули Отступника, ровно и страшно высвечивая лежащие на густо-золотой поверхности искалеченные руки Проклятого.
За наковальней широким полукругом пылает огонь, почти невидимый в слепящем сиянии; тяжелые, искусной работы треножники замыкают кольцо огня…
И медленно, тяжело ступая, идет к наковальне Великий Кузнец.
Воля Единого…
Он боится встретиться глазами с Отступником и под взглядом его все ниже клонит голову.
Руки Врага. Не те, прекрасные узкие молодые руки: теперь они похожи на опаленные корни дерева в незаживающих ранах и ожогах. Но даже сейчас — сильные. И — беспомощные. Ауле невольно ощутил что-то вроде благоговения, смешанного с ужасом, от одной мысли о том, что сейчас коснется этих рук. Зачем — не хотел думать. Воля Единого… Стучат в висках проклятые эти слова. Прости, я не хотел, Мелькор… я не могу, прости… Покончить с этим скорее и — забыть… никогда уже не забудешь.
— Что же ты медлишь, Великий Кузнец?
Единый не может быть неправым… и в Замысле Его не может быть зла… нет, я не хочу думать, я не должен…
— …волей Единого и Короля Мира. Так исполни же…
Воля Единого… не надо, не смотри, закрой глаза… Что же я делаю, зачем растягиваю эту муку… сейчас, сейчас все кончится, я быстро… Воля Единого, Воля Единого… только бы не дрожали руки… Пойми, я должен… я — должен. Такова… воля… Единого…
Расплавленный металл ожег запястья, и лицо Отступника исказилось от боли.
Но он не закричал.
Раскаленное железо Ангайнор полыхнуло багровым, коснувшись его рук. И там, за гранью мира, вне жизни, вне смерти, вечно будут жечь его оковы: таков приговор.
Его подтолкнули к дверям, но в это время в чертоги Ауле вступил сам Король Мира — красивое лицо дернулось, он отступил, пряча глаза.
Они стояли в двух шагах друг от друга. Владыка Валинора и Проклятый Властелин Севера. Золото-лазурные одеяния скрадывают очертания фигуры Манве, брат его кажется выше и стройнее в окровавленных черных одеждах; тяжелое, искусной работы ожерелье обвивает шею одного, другому не позволит опустить голову острозубый ошейник. Блистающие сапфирами и бриллиантами браслеты — и раскаленные наручники… Повелитель бессмертного Валинора и Король Боли. Из небытия — льдистыми каплями — слова: