Черная книга
Шрифт:
— Помните пожар в отеле «Сентрал»? — спросил он наконец.
— Я тогда еще в школе училась.
— На пожарище было найдено тело. — (Она кивнула, показывая, что готова слушать дальше.) — Так вот, возможно, обнаружились новые свидетельства… нет, не новые свидетельства. Просто стало происходить кое-что, и я думаю, это кое-что связано с тем пожаром и тем убийством.
— Так, значит, это неофициальное расследование?
— Пока да.
— И никакой истории?
Ребус отрицательно покачал головой:
— Ничего
— Я бы это пережила, если история достаточно хороша.
— Она недостаточно хороша. Пока.
Она приступила к операции сбора подливки треугольничком хлеба с маслом.
— Позвольте, я спрошу напрямую: вы по собственному почину расследуете пожар пятилетней давности?
Пожар, в результате которого один человек превратился в горького пьяницу, а другой встал на путь исправления. Но он в ответ только кивнул.
— А какое отношение к этому имеет Гибсон?
— Строго между нами: он был там в ту ночь. Но его не включили в список людей, которые находились тем вечером в отеле.
— Папаша Гибсон дергал за веревочки?
— Возможно.
— Ну так это уже история.
— Мне нечем ее подтвердить. — Он солгал: всегда можно было обратиться к Вандерхайду, но он не хотел говорить ей об этом. Не хотел, чтобы у нее возникали всякие мысли. Но судя по тому, как она смотрела на него, всякие мысли ей как раз и приходили в голову. И в немалом количестве.
— Нечем?
— Нечем, — повторил он.
— Не знаю, поможет ли вам это. — Она расстегнула плащ и вытащила из-под него папку, которая была засунута спереди под пояс ее модных джинсов.
Он взял папку, оглядел кафе. Никто, казалось, не обращал на них внимания.
— Мы с вами как в шпионском фильме, — сказал он.
Она пожала плечами:
— Ух, сколько я их видела!
Ребус открыл папку. Названия не было, но внутри обнаружились вырезки из газет и неопубликованные истории про Ангуса Гибсона.
— Это только за последние пять лет. Тут немного. В основном благотворительная деятельность, пожертвования. Немного об улучшении имиджа пивоваренного бизнеса и повышении прибылей.
Он просмотрел материалы — ничего интересного.
— Я надеялся найти что-нибудь относящееся ко времени сразу после пожара.
Мейри кивнула:
— Да, вы сказали об этом по телефону. Поэтому я поговорила с несколькими людьми, включая заместителя главного редактора. Он мне сказал, что Гибсон лег в психиатрическую больницу. «Нервный срыв» — таково было его слово.
— Были его слова, — поправил ее Ребус.
— Ну, это как сказать, — загадочно возразила она. А потом добавила: — Он пролежал там чуть ли не три месяца. Ничего в газеты не просочилось — папаша постарался. Выйдя из больницы, Ангус начал работать в бизнесе и стал творителем блага.
— Разве
Она улыбнулась:
— Ну, это как сказать. — Потом, имея в виду папку: — Тут всего ничего, да? — (Ребус подтверждающе покачал головой.) — Я тоже так думала. Но это все, что есть.
— А ваш замглавного — он точно знает, когда Гибсон лег в больницу?
— Не знаю. Вреда не будет, если спрошу. Вы этого хотите?
— Да.
— Хорошо. И еще один вопрос.
— Да?
— Вы это собираетесь есть?
Ребус отодвинул к ней тарелку, и она жадно набросилась на еду.
Когда Ребус вернулся на Сент-Леонардс, ему позвонила секретарша старшего суперинтенданта Уотсона. Тот хотел срочно видеть его еще десять минут назад. Ребус проверил, нет ли для него сообщений, потом позвонил Шивон Кларк на Горги-роуд, чтобы убедиться, что окно починили.
— Да, все в порядке, — сказала она. — На нем какая-то белая гадость, жидкость для мытья или что-то еще. Мы ее не стали стирать. Фотографировать можно и через нее, а снаружи выглядит как новое стекло, которое еще не отмыли.
— Отлично, — похвалил Ребус.
Он хотел явиться к начальству, уже владея информацией. Если Уотсон вызывает его на ковер по поводу вчерашнего, то это будет почище прикаминного коврика у Лодердейла.
Но Ребус ошибся.
— Ты это что надумал, черт побери? — Вид у Уотсона был такой, будто он пробежал половину марафонской дистанции и всю дорогу жевал перец чили. Дышал он хрипло, щеки его приобрели вид темной вишни. Войди он в таком виде в больницу, его бы уложили на носилки и двое санитаров потащили бы его в реанимацию.
Нет, лучше четверо.
— Я не очень понимаю, что вы имеете в виду, сэр.
Уотсон шарахнул кулаком по столу. Карандаш со столешницы упал на пол.
— Он не понимает, что я имею в виду!
Ребус хотел было поднять карандаш.
— Оставь его. Сиди и слушай. — (Ребус остался сидеть.) — Нет, ты лучше встань. — (Ребус встал.) — А теперь объясни мне, какого черта! — (Ребус вспомнил учителя по физике в начальной школе — это был злобный тип, — который именно так и говорил Ребусу.) — Объясни мне, какого черта!
— Да, сэр.
— Ну, так продолжай.
— При всем уважении, сэр, что продолжать?
Сквозь сжатые зубы Уотсон проговорил:
— Какого черта ты решил, что тебе дозволено доставать Бродерика Гибсона?
— При всем уважении, сэр…
— Оставь ты эту свою срань — «при всем уважении»! Отвечай по существу.
— Я не достаю Бродерика Гибсона, сэр.
— Что же ты тогда делаешь? Домогаешься его любви? Главный констебль звонил мне сегодня утром. Он просто охренел от твоей наглости! — Уотсон, будучи убежденным христианином, редко прибегал к крепким выражениям. Это ничего хорошего не сулило.