Черная линия
Шрифт:
— Я счастлив, месье… Меня зовут Сом.
Его лицо, похожее на сосновую шишку, лучилось лукавой улыбкой. Мальчишки вокруг него беспрестанно визжали, толкали его. Он расхохотался, обнажив зубы, половина из которых оказалась из золота.
— А это сыновья и внуки. После определенного возраста жизнь без детей становится скучной. Жить только для себя — это так грустно. Вы не находите?
Марк неуверенно кивнул. Дети, с которыми он имел дело в последние годы, как правило, лежали в ящиках из нержавеющей стали в морге. Убийства. Педофилия. Инцест. И так далее.
Чтобы
— Эта молодая женщина… — скривился пчеловод. — Да, это очень печально. Но сколько же вокруг этого шума! Вы знаете, сколько убийц еще разгуливают на свободе в Камбодже?
Марк придал лицу соответствующее выражение. Он ожидал, что сейчас последуют бесконечные ламентации по поводу кхмерского геноцида, но ошибся: Сом был не из нытиков. Он снял перчатки и спросил:
— Вы пришли, чтобы задать мне вопросы о Жаке Реверди?
Его французский оставлял желать лучшего, но с головой все было в порядке. Марк утвердительно кивнул, отметив, что на руках старика, тоже вымазанных латеритной пылью, играли все оттенки красного и коричневого цветов — от охры до оранжевого, включая всевозможные варианты карминового. Птицы над ними заливались вовсю.
— Я не могу рассказать вам ничего сенсационного, — продолжал Сом, похлопывая перчатками по руке. — Я очень любил Жака. Он приезжал ко мне, когда работал на стройке в Ба-Пхуоне.
Марк не был готов выслушивать новые восхваления Жака Реверди:
— Может быть, вам известно, что его поймали с поличным на месте убийства в Малайзии?
Старик энергично затряс головой в соломенной шляпе. При каждом движении от него исходил чересчур сладкий, тошнотворный запах.
— Это правда. Но мне нелегко было в это поверить. Особенно в способ убийства. Так дико. Жак человек очень разумный, очень… — он ткнул себя в грудь красными пальцами, — в себе.
Марку вовсе не хотелось в очередной раз пускаться в рассуждения о разных ипостасях убийцы. Он постарался придать твердость своему голосу:
— Послушайте…
— Нет. Вы. Послушайте. Жак. Великий человек, для медитации. Апноэ принесло покой в его разум. Знаете, как занимаются медитацией?
— Нет.
Старик поднял вверх указательный палец:
— Сегодня вечером, когда будете у себя в комнате, посмотрите на вентилятор. Лопасти крутятся так быстро, что их нельзя разглядеть. Так же и человеческий мозг. Наши мысли мчатся слишком быстро. Их невозможно распутать.
Его жесты стали медленнее.
— Но остановите вентилятор. Посмотрите на каждую лопасть, как она останавливается, обретает форму… Сделайте то же самое с разумом. Выделите каждую мысль. Рассмотрите ее под всеми углами. Вот в чем задача медитации. Превратить мысль в неподвижный объект…
Марк вздохнул:
— Какое отношение это имеет к Реверди?
— Он был чемпионом. Мастером. Мог выделить одну мысль, рассмотреть ее со всех точек зрения. Апноэ дало ему эту власть.
Марка отвлек странный шум, звучавший постоянным фоном для птичьих криков. Слабый шелест, который, как он теперь сообразил, преследовал его с первой минуты.
Он повернул голову и увидел сзади, справа от ульев, плотную стену из мелких листочков, очень зеленых, очень легких, переплетавшихся между собой и колебавшихся, словно волны. Бамбук. В этой «лесной лаборатории» была и бамбуковая плантация.
Чтобы отделаться от этого назойливого шелеста, он подошел к столу, на котором стояли бутылки и банки, покрытые пылью, с чем-то золотистым внутри. Он должен был вернуться к цели своего приезда.
— Реверди покупал у вас этот мед?
Пчеловод подскочил к нему:
— Нет. Это мед для еды. Жак покупал мед для лечения.
— Для лечения?
Красная стариковская рука схватила маленькую баночку.
— Очень редкий мед, он затягивает раны. — Он прижал указательный палец к большому. — Останавливает кровь. Как это по-французски? Ге-мо-ста-ти-ческий.
Марк взял банку у него из рук. Она была липкой на ощупь. Вокруг летали пчелы.
— Этот мед позволяет склеивать раны?
— Заживляет их. Реверди покупал его на случай порезов об кораллы. Обычно они очень долго не заживают. А с этим — никаких проблем… Нанесите на рану. Мед засыхает, сосуды и кожа стягиваются. За несколько секунд. Ничего нет лучше!
Марку показалось, что внутри у него что-то оборвалось.
Он рассматривал отблески, отбрасываемые стеклянной банкой, как алхимик рассматривает содержимое своей колбы. В мозгу стучали слова Вонг-Фата: «Теперь, когда я узнал, что Реверди убийца, я догадываюсь, что он делает с девушками». А потом он добавил: «Это не укладывается в голове».
Марк еле сдержал рвущийся наружу смех. Смех ужаса.
Да, это не укладывалось в голове. Наконец-то до него дошло, в чем заключался жестокий ритуал.
Modus operandi.
Мчась во весь опор на своем скутере, Марк подводил итог сделанным открытиям.
Отправной точкой послужили размышления доктора Аланга: почему убийца, чтобы выпустить кровь, нанес жертве двадцать семь ран, хотя хватило бы и десяти?
Ответ: потому что тело еще не было обескровлено.
Нанеся рану, Реверди тут же замазывал ее гемостатическим медом. Так он поступал с каждой раной, обмазывая ее мгновенно подсыхавшей жидкостью. Закончив свое дело, он выпускал кровь из всех разрезов одновременно.
Как?
С помощью огня.
Поднеся к ране свечу или зажигалку, он расплавлял мед, склеивавший ткани. Раны быстро открывались, и вся кровь вытекала разом.
У Марка имелись доказательства этого последнего действия. Следы ожогов, замеченные им на фотографиях. Аланг думал, что огонь использовался, чтобы помешать свертыванию крови. Он ошибался: тепло служило для расплавления меда.
Таким образом, разрешалась и другая загадка: наличие сахара в крови. С самого начала Аланг считал, что кровь обогащалась сахаром изнутри, через пищу. Но на самом деле все происходило наоборот: кровь смешивалась с сахаром вне тела, когда расплавленный мед попадал в кровь, вытекавшую из ран!